Макс Фрай - Жили-были. Русские инородные сказки – 7

Я на них посмотрела, подумала да и домой пошла. Ведь город у нас все-таки хороший, а если все сбудется, мало ли каким он станет. Мало ли чего нам всем хочется такого, что не получилось когда-то. Хотя конечно же хочется, еще как хочется, бывает, так, что проснешься ночью и смотришь до утра в окно, потому что спать не можешь, а все думаешь, как оно было бы, если бы сбылось. И картинки рисуешь, одна радужнее другой. Хотя правды не узнаешь никогда. Нет, теперь уже узнаешь. Мы все узнаем, кажется.

На следующее утро воздух был прозрачный-прозрачный. И такое чувство, что вот-вот что-то произойдет. Такое бывает. Когда чуть-чуть снега на тротуарах, но только совсем чуть-чуть и не холодно еще, прохладно. А ты знаешь, что вот-вот что-нибудь случится. Неизвестно, хорошее или плохое, но ощущение это – оно точно хорошее, даже если потом снежная буря начнется или ураган или ногу сломаешь случайно. В общем, в такую погоду только гулять и ждать, когда же. И наслаждаться еще, конечно. Даже бутончик мой что-то почуял, распустился еще немного и повернулся к окну, посмотреть.

Вышла я из дома, а площадь, где часы стоят, уже на цыганский табор похожа. Все притащили каких-то стульев, кресел, ковров, уселись. А вокруг них всякие фотографии, письма, какие-то безделушки еще. Небось, как все сбудется, тут такой бардак начнется, ну его на фиг.

Я пошла погуляла – по кварталу молчунов, потом вдоль реки, потом просто по улицам. На улицах совсем пусто. Даже у старого Джона почти нет клиентов. Один старый Джон сидит, попивает пиво. Увидел меня, подмигнул. Я ему помахала и дальше пошла. Надо же запомнить, каким все это было. Потому что таким уже не будет, наверное.

А потом, ближе к вечеру, когда уже начало темнеть, я пошла через мост, к Несбывшемуся. Ведь должен кто-то быть рядом с ним, когда его не станет. И ему не так грустно, и мне… а что мне, раз уж все собирается случиться, лучше в этот момент быть там, где оно начнет случаться.

И вот мы сидим сейчас с Несбывшимся вдвоем, чуть ли не в обнимку, пьем горячий шоколад и ждем, пока качнется маятник. Мы не знаем, что будет, мы даже не знаем, качнулся он уже или нет. Просто сидим и ждем.

Они говорят – голод будет, Алевтина Андреевна утерла платком под носом. Говорят, сначала придут холода, а потом – голод. Семен Матвеевич повел плечами: скажешь тоже, какие нынче холода, солнце за окном такое яркое. Будет голод, снова повторила Алевтина Андреевна, уставившись в одну точку. Семен Матвеевич вздохнул.

Про то, что будет голод, слухи ходили давно. Еще весной крестьянин Игнат, который два раза в неделю привозил на скрипучей телеге молоко, сплевывая ядовито пахнущий табак в дорожную пыль, как бы между делом делился с прислугой. Дескать, в деревне говорят, что божьи коровки пропали, говорил Игнат и со значением щурился. Дескать, божьи твари просто так не пропадают с глаз долой, недоброе это, нехорошее. Прислуга потом шушукалась по углам, стараясь, чтобы хозяева не услышали. Но не прошло и полугода, как хозяева услышали, – Алевтина Андреевна всегда отличалась чутким слухом, к старости же стала слышать даже то, чего не было. А уж то, что было, казалось, угадывала еще до того, как оно было произнесено. От этого Алевтина Андреевна плохо спала, вздрагивала от каждого шороха и просила плотно закрывать окна и тщательно смазывать дверные петли – чтобы не скрипели, но все равно не находила себе покоя.

Алевтина Андреевна услышала что-то, когда проходила мимо кухни. Кухарки гремели посудой, и горячий сладкий воздух доносился вместе со вздохами прислуги, которая как раз обсуждала, что будет, если внезапно наступит голод. Алевтина Андреевна даже замерла около приоткрытой двери и прислушалась. А потом засеменила к мужу.

Семен Матвеевич сидел в глубоком кресле и делал вид, будто читает газету. Все знали, что газет Семен Матвеевич давно не читает, и сам Семен Матвеевич знал об этом лучше всех. Что не мешало ему ежедневно усаживаться в глубокое кресло и, положив ногу на ногу и покачивая на носке мягким тапком, картинно углубляться в утреннюю прессу. Когда в комнату вошла Алевтина Андреевна, он даже не пошевелился.

Они говорят – голод будет, сказала Алевтина Андреевна, и тогда Семен Матвеевич все-таки пошевелился – пожал плечами. Он не любил пустых разговоров, которые, он точно знал, ни к чему не приводили и ничего не могли изменить. Но должен был как-то отреагировать: Семен Матвеевич побаивался Алевтину Андреевну, с первого дня их долгой совместной жизни он старался не перечить супруге, предпочитая поддерживать ее во всех начинаниях, пусть только словом, но – поддерживать. Сначала придут холода, продолжила между тем Алевтина Андреевна, а потом – голод. Скажешь тоже, только и произнес Семен Матвеевич и снова уткнулся в газету.

В газете его неожиданно привлекла статья на третьей странице, в самом низу. В небольшого размера тексте речь шла о вдруг сошедшем с ума продавце из кондитерской, находившейся на углу улицы в трех кварталах от дома Семена Матвеевича и Алевтины Андреевны. Говорилось, что продавец, который до поры скрывал свои зверские наклонности, два дня назад, с утра, заломив на затылок шапку не по погоде и не доходя до места службы, вернулся домой, поднял по пути неизвестно откуда взявшийся на обочине обрезок какой-то металлической трубы и этим самым обрезком забил до смерти свою жену, которая, насколько можно было понять из газетного текста, так ничего и не поняла: к приходу мужа она еще находилась в постели и даже, кажется, спала. Потом убийца, сжимая в руках окровавленную трубу, снова вышел на улицу и начал распевать там песни скабрезного содержания. После того как его задержала конная полиция, он стал плакать и молить о прощении – вроде бы он утром, у самых дверей кондитерской, услышал голос, который приказал ему сначала расправиться со спящей женой, а потом петь. Причем, по словам преступника, голос в буквальном смысле диктовал ему текст песни, которую он прилюдно и исполнил. В газете говорилось, что допрос продавца из кондитерской продолжается до сих пор, и чем дело закончится, пока неизвестно.

Смотри, сказал Семен Матвеевич, что творится, кондитер жену зарубил. Семен Матвеевич сам понимал, что несколько искажает газетную действительность, но важно было донести до жены хотя бы факт произошедшего. Да что ты говоришь, всплеснула руками Алевтина Андреевна. Семен Матвеевич с готовностью протянул ей газету и снова откинулся в кресле, покачивая висящим на носке тапком. Алевтина Андреевна углубилась в газету, и даже показалось, что прислуга за стеной смолкла. Тема голода, таким образом, была исчерпана.