Тэд Уильямс - Поворот Колеса

— Я не стану спешить с чтением. Как тебя зовут?

Посланник кивнул головой с величайшим удовлетворением, как будто давно ждал этого важного вопроса.

— Это… Ленти.

— Очень хорошо, Ленти. Слудиг проводит тебя и проследит, чтобы ты получил еду и питье. Кроме того, он найдет для тебя постель — потому что мне понадобится некоторое время, прежде чем я смогу написать ответ, может быть несколько дней.

Посланник оглядел палатку принца, словно пытался определить степень удобств, которые может предоставить ему Новый Гадринсетт.

— Да, принц Джошуа.

Слудиг подошел к дверям и, резко мотнув головой, дал Ленти знак следовать за ним.

— Не очень-то мне понравился этот посланник, — сказал Саймон, когда они вышли.

Джошуа уже изучал пергамент.

— Дурак, — согласился он. — Даже в таком простом деле, как это, хочет прыгнуть выше головы. Но не суди о графе Страве по его подданным — господин Пирруина умен, как рыночный карманник. Но если он даже не мог наши более впечатляющего слугу, чтобы передать мне свое предложение, как же он собирается выполнить обещание?

— Какое обещание? — спросил Саймон.

Скатанный в трубочку пергамент скользнул в рукав Джошуа.

— Граф Страве утверждает, что может сдать мне Наббан. — Принц встал, — Старик, конечно, лжет, но это дает интересную пищу для размышлений.

— Я не понимаю, Джошуа.

Принц улыбнулся.

— И радуйся этому. Дни твоей невинности относительно людей, подобных графу, быстро пролетят. — Он похлопал Саймона по плечу. — Сейчас, мой юный рыцарь, я не хотел бы говорить об этом. Подходящее время и место будет на рэнде.

— Вы собираетесь созвать совет?

Джошуа кивнул.

— Время пришло. Сначала мы закажем музыку, а потом посмотрим, удастся ли нам заставить моего брата и его союзников плясать под нее.

— Это крайне интересная хитрость, умный Сеоман. — Адиту смотрела на поле для игры в шент, которую она собрала из дерева, корней, камешков и красок. — Ложная угроза, ложно сыгранная, видимость, разоблаченная, как притворство, прикрывающая чистую правду. Очень красиво — но как ты поступишь, если я поставлю мои Яркие Камни сюда… сюда… и сюда? — Она подкрепила слова делом.

Саймон нахмурился. В полумраке палатки ее рука двигалась так быстро, что была почти не видна. На секунду ему пришла в голову мысль, что ситхи может обмануть его, но в следующее мгновение он понял, что ей это было бы просто ни к чему в игре с человеком, еще только постигающим премудрости шента, как сам Саймон не стал бы ставить подножку маленькому ребенку, бегущему с ним наперегонки. И все-таки кое-что нужно было выяснить.

— А вы обманываете, когда играете в шент?

Адиту оторвала взгляд от игры. На ней было одно из широких платьев Воршевы; в сочетании с завязанными волосами оно делало ситхи немного менее дикой и чужой — она даже стала больше походить на смертных. Ее глаза горели в слабом свете затухающих углей.

— Обманываем? Ты хочешь сказать, лжем? Игра может вводить в заблуждение настолько, насколько этого хотят игроки.

— Я не это имел в виду. Бывает ли так, что кто-то нарочно играет не по правилам? — Она была сверхъестественно красива сейчас, и Саймон невольно вспомнил ночь, когда она поцеловала его. Что это означало? Означало ли вообще что-нибудь? Или это просто еще один способ для Адиту поиграть со своей бывшей комнатной собачкой?

Она обдумывала его вопрос.

— Я не знаю, как тебе ответить. Можешь ты обмануть свое естество, взмахнуть руками и полететь?

Саймон покачал головой:

— В игре, в которой так много правил, обязательно должен существовать способ нарушать их…

Прежде чем Адиту успела снова попытаться ответить на его вопрос, в палатку ворвался возбужденный и запыхавшийся Джеремия.

— Саймон! Саймон! — закричал он и осекся, заметив Адиту. — О, простите. — Он был очень смущен, и все-таки едва сдерживался.

— Что случилось?

— Они пришли!

— Кто пришел? — Саймон быстро взглянул на Адиту, но ситхи уже вернулась к изучению стоящей на доске комбинации.

— Герцог Изгримнур и принцесса! — Джеремия бурно размахивал руками. — И с ними еще другие! Странный маленький человек вроде Бииабика и его троллей, но почти нашего роста. И еще старик — он выше всех, даже выше тебя! Весь город пошел вниз посмотреть на них!

Целую минуту Саймон сидел молча в полном смятении.

— Принцесса, — проговорил он наконец, — Принцесса… Мириамель?

— Да, да! — задыхался Джеремия. — Переодетая монахом, но она сняла капюшон и помахала людям. Пойдем, Саймон, все идут вниз встречать их! — он повернулся и сделал несколько шагов к двери, потом изумленно посмотрел на своего друга. — Саймон? Что случилось? Ты не хочешь посмотреть на принцессу, и герцога Изгримнура, и коричневого человека?

— Принцесса… — Он беспомощно повернулся к Адиту, которая смотрела на него с кошачьим безразличием.

— Похоже, что тебе это будет интересно, Сеоман. Мы доиграем позже.

Саймон встал и последовал за Джеремией из палатки на открытую всем ветрам вершину горы. Он двигался медленно и неуверенно, как лунатик. Будто сквозь сон он слышал крики людей, сливавшиеся в общий гул, подобный шуму океана.

Мириамель вернулась.

По мере того, как Мириамель и ее спутники шли своей дорогой через тритингские степи, неуклонно становилось холоднее. К тому времени, когда они достигли бесконечной на вид равнины Луговых Тритингов, даже в полдень небо отливало тусклым оловом, запятнанным полосками свинцовых туч. Кутаясь в плащ под порывами жестокого ветра, Мириамель поняла, что почти благодарна Аспитису Превису — если бы им пришлось всю дорогу идти пешком, это путешествие действительно было бы очень долгим и печальным. Несмотря на холод и усталость, Мириамель, однако, испытывала еще и странное чувство свободы. Граф преследовал ее, но теперь, хотя он все еще был жив и мог мечтать о мести, она не боялась ничего, что он способен был сделать. Вот исчезновение Кадраха — это было совершенно другое дело.

Со времени бегства с «Облака Эдны» она стала смотреть на эрнистирийца совершенно другими глазами. Конечно, несколько раз он предал ее, но по-своему и любил тоже. Только ненависть монаха к самому себе продолжала стоять между ними — и по-видимому заставила его наконец уйти — но ее чувства изменились.

Она глубоко сожалела об их размолвке из-за пергамента Тиамака. Мириамель думала, что рано или поздно она могла бы докопаться до человека, который прятался под грубой личиной Кадраха — и который нравился ей. Но Кадрах испугался и удрал, как будто она пыталась приручить дикую собаку и сделала слишком резкое движение, чтобы погладить ее. Принцесса не могла избавиться от странного чувства, что она упустила нечто более важное, чем ей было дано понять.