Андрей Егоров - Вечный мент или Светоч справедливости

Перспектива реальности вдруг раздвинулась, и я увидел, как из нее проступает иная красочная действительность. Убогая обстановка сухаревской забегаловки исчезла, уступив место картинам далекого прошлого.

– Шесть тысяч семисот девяностый год от Сотворения мира! – пророкотал бес. На меня обрушилась целая гамма звуков – пение птиц, конское ржание, треск горящих бревен… Голос Кухериала таинственным образом вплетался в общий звуковой ряд, составляя с ним единое целое. В то же время он находился здесь, сидел рядом за круглым столом питейного заведения, рассказывая историю Светоча справедливости, порой делая акценты на отдельных эпизодах его долгой жизни, а порой пробегая по верхам целые этапы российской истории…

Русские шли медленно, опустив головы, меж двух огромных костров. Очищались огнем. Впереди князь Михаил Всеволодович. Явился в улус хана Бату, Белую Орду, просить ярлык на княжение в Чернигове. Князь был недоволен, что его с богатырями подвергли унизительной процедуре. Даниил Галицкий, сказывали, ее избежал, был принят в Орде дружески, обласкан, одарен.

Андрей шел последним, вел под уздцы запряженную в повозку с дарами лошадь. В отличие от остальных держался прямо, смотрел окрест ясным взглядом. В Орде он оказался впервые. Все здесь было для семнадцатилетнего витязя в новинку.

За шествием наблюдал седой шаман, в широких одеждах и отороченной мехом шапке, сверлил гостей недобрым взглядом, подозревал колдовство, выискивал среди них ведунов, тех, кто может наложить на хана наговор, отравить словом. Русоволосый дружинник, с редкой бородкой, ведущий под уздцы лошадь, ему сразу показался подозрительным. Он выделялся не только поведением, но и исходящим от него светом.

Шаман схватил с повозки кусок ткани, швырнул в огонь. Полыхнуло так ярко, что лошадь фыркнула, дернула головой, но Андрей удержал повод. Следом за тканью в костер полетели кованые золотом ножны. Остальные предметы не вызвали подозрения шамана.

Сразу за кострами начинались вереницы войлочных и деревянных идолов. Черные, в следах копоти, вымазанные смолой и глиной. Приходилось кланяться всем языческим божкам. Татары внимательно наблюдали. Шаман шел следом, приглядывался к русоволосому. Вот он поравнялся с войлочным чучелом, приклонил чело, двинулся дальше. Непрост, ох непрост русский воин.

Миновали идолов. За ними возвышалась большая деревянная фигура. В ней помещалась часть духа великого Чингиз-хана. Русские преклонили колени. Андрей вместе с остальными. Знал, Чингиз-хан велел потомкам уважать верования завоеванных народов. Завет этот строго чтили. Андрей и сам порой удивлялся, откуда в его голове взялись те или иные знания. Так бывает, считал он, с некоторыми истинами человек рождается на свет, и они не претерпевают изменений в его сознании никогда.

Обоз с очищенными дарами тут же забрали, увезли к хану.

Шаману внезапно почудилось странное. Будто от идола отделился едва различимый образ основателя монгольской империи и указал на русоволосого юношу, привлекшего ранее его внимание. Бескровные губы мертвеца шепнули:

– Он повинен в смерти Темуджина.

«Темуджина!» Шаман помрачнел. Так звали Чингиз-Хана, пока он еще не принял гордое имя завоевателя.

– Эй ты, – шаман окликнул дружинника, – сюда иди.

Андрей обернулся. Приблизился к ведуну. Тот все еще пребывал в сомнениях. Видениям он привык доверять. Они являлись к нему нечасто, и никогда не обманывали. Но как этот человек может быть повинен в смерти великого хана? На вид ему не больше двадцати пяти. А Чингиз-хан умер тридцать лет назад, от неизвестной хвори. Поговаривали, будто его отравили. Только шаман знал правду. Он видел лицо Темуджина, слышал слова, которые хан говорил перед смертью. Черный наговор – вот, что случилось с ханом. И наговор настоящего ведуна, такой силы, что даже он не смог ему помочь. А затем потомки Чингиз-хана двинулись на Русь. И шаману стало ясно, что все эти события каким-то образом связаны.

– Сколько тебе лет? – поинтересовался он у русоволосого.

– Тридцать.

– Тридцать?! – вскинул брови шаман.

«Неслучайное совпадение, – подумал он. – Быть может, рождение этого человека как-то связано со смертью Темуджина?!»

Князь в общение шамана и одного из лучших своих дружинников не вмешивался. Опасался. И было чего. Если шаману что-то не понравится, перебьют всех. Да еще ладно бы просто закололи мечами. А то обвинят в черном колдовстве и подвергнут жестокой казни. Обычно врагам хана татары переламывали хребет. Но чаще действовали куда изобретательнее. Приколачивали к деревянному коню гвоздями. Разрывали лошадьми. Но всего страшнее было, когда заставляли глотать кусок бараньего сала с завязанной на нем конской веревкой. А когда сало выходило естественным путем, перетирали вервием надвое. А бывало заставляли пленных есть баранину, едва не до тошноты. При этом выбирали куски пожирнее. А потом поили холодной водой. После чего несчастный долгие часы корчился в муках, прежде чем скончаться, ощущая, что живот его превратился в огненный котел. Мучительнее казнь и представить нельзя.

– Пойдешь со мной, – приказал шаман. Перед глазами проплывали страшные картины, в русоволосом ему мерещился злой дух, в ушах звучал несмолкаемым рокотом громкий шепот: «Он должен умереть, он опасен». Княжеского дружинника он решил умертвить лично. Напоить особым зельем. Пусть смерть его будет тяжелой. А перед смертью он погрузится в болезненные видения и расскажет все, что знает. Даже то, о чем не имеет представления.

Князя и сопровождение повели к хану. Андрей отправился с колдуном.

Шаман оставил русоволосого возле шатра. Сам вошел внутрь. Дал молодому помощнику Джанибеку наставления. Поставил на огонь котел. Налил воды.

Джанибек, тем временем, отправился за травами и грибами. Глянул на русского мечника у шатра с любопытством. Непростой человек, раз учитель решил его отравить и все выведать. Джанибек многое уже успел узнать, разбирался в травах и грибах, в их влиянии на тело и разум человека.

Андрея охватило беспокойство. Да и кто бы на его месте не встревожился. Дружинник задумчиво тронул рукоять меча. Остальное кочевье не обращало на воина внимания. Татары развлекались игрой в кости, точили сабли, пили кумыс, жарили на кострах бараньи туши. Лицо Андрея вдруг сделалось каменным, лишенным всякого выражения, глаза застыли. Он откинул полог, вошел внутрь. Старый шаман стоял к нему спиной, что-то сыпал в костер. Одним движением выхватив меч, княжеский дружинник рубанул старика по шее. Заливая кровью ковры, тело повалилось прямо в огонь. В следующее мгновение Андрей прозрел. Отшатнулся. У него и в мыслях не было убивать шамана. Помрачение рассудка случилось с ним впервые. И крайне его напугало.