Генри Олди - Русская фэнтези-2009. Разбить зеркала

— На улице дождь, я промокла. Печку не включите? — говорю, хлопая ресницами. Тушь с них давно потекла, как в модных клипах. Да тут темно, он все равно почти меня не видит. Но кокетничать-то я должна. Как все. — Интересная у вас «кочерга»: ручка в форме черепа. Эбонит или пластик? — Кто решил, что у Смерти нет чувства юмора?! Здесь его коса, рабочий инструмент, так сказать, всегда под рукой. Сейчас он прячет ее в рычаге переключения передач. Конспиратор Смерть. Заботится о психике своих клиентов? Охраняет население своего заповедника? — Может быть, все-таки включите печку?

— Она не работает, — ему пришлось-таки мне ответить. — Если бы я был живым, начал бы мучиться вопросами, строить догадки, вспоминать прошлое, выбирать из возможных вариантов: кто ты. Но я — Смерть в чистом виде. Все мне и так откроется позже. Подожду, куда спешить?! Всему свое время. Ты меня не узнаешь, похоже. Но подумай, как в таком случае ты можешь меня видеть? И как я, кстати, выгляжу?

Это он вслух говорит? Или я неосторожно глянула ему в глаза.

— Жалко, — эхом вырвалось в паутине из трещин света и капель дождя.

Она была комендантом по призванию. Это ведь не работа, не должность. Это состояние души. Если у нее была душа. Вся коммуналка ее по имени-отчеству называла: «Юлия Владимировна — то, Юлия Владимировна — се». По струнке перед ней ходили даже отцы-алконавты из первой.

Видеть надо было, как она по коридору шла! Тихо, бесшумно, но даже кошки в такие моменты из комнат не высовывались. Соседи поговаривали, что живность любая щерилась и в дальний угол забивалась, когда Юлия Владимировна мимо проходила. И все в коммуналке почему-то очень быстро признали ее главной. Хотя, вот штука-то, фамилию никто не запомнил. Звучная была у нее фамилия. Это у всех в голове отпечаталось, а вот какая именно — хоть убей, не вспомнить.

С виду обычная тощая дамочка неопределенного возраста. То ли ей давно за двадцать девять, то ли нет еще и тридцати. Крашеные волосы всегда гладко назад зачесаны, голубые глаза-льдинки никогда не накрашены. Брови выщипаны в тонкую ниточку. Смолит как паровоз, а зубы — белые, и табачищем от нее не несет. Вечно в джинсах и кедах ходит. Не кроссовках, а именно кедах, чтоб подкрадываться неслышно, наверное. Когда идет — спина прямая, балетная, а сядет если, горбится так, словно рюкзак за плечами. И нет в ней, тонкой, как спица, ни кожи, ни рожи, ни вида, ни шерсти, но если глянет она на человека ледяными своими глазищами, так не может он ей уж более ни слова поперек сказать. В коммуналке ведь какая жизнь: то из-за конфорки на кухне война, то пир горой по поводу первого четверга на этой неделе. Но как Юлия Владимировна появилась, всем ясно стало, что и конфорки сильнее, и заварка свежее, и победа в споре окажутся у того, за кого эта дамочка. Как она скажет, так и будет.

— Убью, — прошипела Юлия однажды буйному алкоголику Тольсону, когда тот по пьяной лавочке уснул на пороге ее комнаты. Мужик подпер дверь своим нехилым телом, и дамочка не могла выйти наружу некоторое время.

Соседи рассказывали, что три раза она Тольсона растолкать пыталась да отодвинуть, а когда дамских сил ее не хватило, грохнуло что-то у нее в комнате, и дым синеватый пошел, как от спичек серных. Потом дверь рухнула на алконавта, а Юлия Владимировна из комнаты вышла. Прямая как стрела, дымок сизый у лица вьется, тонкие губы в улыбочку растянуты, ручки тощенькие лодочкой под грудью сложены. Нагнулась она к протрезвевшему Тольсону и спокойненько так сказала:

— Убью.

Тот что-то булькнул в ответ, сжавшись в комок под взглядам ледяных Юлькиных глаз. А она лишь добавила:

— И дверь мне почини.

Перешагнула через алконавта и ушла бесшумно, даже кедами по полу не скрипнув. Только дым от лица откинула, как прядь волос.

И все бы ничего, мало ли что в коммуналке бывает. Да только сгорел Тольсон через две недели. То ли в постели курил выпивши, да заснул, то ли проводка заискрила, пока он спал. Не разобрались. Огонь-то потушили вовремя, а хозяина не спасли. В дыму задохся, бедолага.

Выгорела комната его несильно. И вскоре въехала туда тихая старая дева Маруся. Такая тихая вся, даже кошек у нее не было. Да и не старая она была вовсе, Юлии Владимировне ровесница, наверное. Но называть ее хотелось именно Марусей, и ясно было, что не было у нее никого никогда. И фамилию ее никто не помнил, не шла ей фамилия никакая. Маруся да и Маруся. К ней из детдома приходили по выходным две девчонки. Одна постарше, лет четырнадцати, другая — малая совсем, может, годов девяти. Но не родные ей, сразу видно.

Соседи рассказывали, что когда Маруся только въехала да в первый раз с Юлией в коридоре встретилась, та аж в лице изменилась, словно привидение увидела. Будто по могиле ее кто-то прошелся. А Маруся — ничего, улыбнулась да поздоровалась ласково, как ни в чем не бывало. Она со всеми так: улыбалась, здоровалась — словно лучик теплый по спине твоей пробегал.

Вообще же, как Юлия Владимировна комендантом коммуналки себя назначила, так порядка больше стало, притихли все. Ни тебе пьяных разборок у Тольсона в первой, ни тебе волосатых студентов с гитарами у Ирки из третьей, ни тебе детских праздников у Петровых в четвертой. И даже бабка Лида из пятой кастрюлями не звенит по утрам. Болеет, и то потихоньку. Ремонт в коридоре сделали, дверь железную в квартиру поставили, о шести засовах. И в каждую комнату по новой двери. Юлия Владимировна и бригаду нашла, и договорилась об установке. Вроде бы и хорошо: почти даром квартиру обновили, надо было только заявление подписать, которое она составила, остальное как-то само устроилось. И не видел даже никто строителей, что ремонт делали: Юлия сказала, что сама присмотрит за квартирой. И за всеми, кто в ней. Присмотрела.

Перестала квартира проходным двором быть. Перестали соседи по вечерам за чаем на общей кухне собираться. Не любила Юлия этого. Только вот детдомовцы Марусины все ходили и ходили. И пирогами по воскресеньям пахло из ее комнаты, и как у солнышка обогреешься, если поздоровается она с тобой. Комендантша лицом темнела, когда троицу эту видела. А может, это лампы новые в коридоре быстро выгорать начали, не проверишь ведь, сейчас все какое-то внутри бракованное стали делать.

Предупредила Марусю однажды Юлия Владимировна:

— Приглядывайте за своими, чтоб ничего не стащили! — та только улыбнулась, да по макушке младшую потрепала.

Через некоторое время у Ирки из третьей комнаты магнитофон пропал. Не то чтобы ценная вещь, даже диски не все проигрывал, но непорядок же, обидно, все копейку какую стоит. Та смурная ходила, видно же, да и музыка дурным голосом из Иркиной комнаты не орет. Комендантша девицу в лоб спросила: «В чем дело? Магнитофон пропал?» Та огрызнуться хотел, да не посмела. Кивнула только в ответ. «Разберемся!» — сказала Юлия, пустив изо рта дым колечком. И пошла к Марусе. Зашла к ней в комнату, как к себе домой, и дверь аккуратно прикрыла.