Олег Авраменко - Грани Нижнего Мира

— Так он был в замке?

— Да — в старом полуразрушенном замке.

— Понятно. И что было дальше?

— При выходе из башни парень столкнулся с ещё одним… существом, которое передвигалось так неуклюже, словно все кости у него были сломаны. Он убил и его. Потом обошёл башню и прикончил шестого — как оказалось, последнего противника. Тут нервы мальчишки не выдержали, он упал на землю и, по-моему, заплакал.

— Кстати, ты можешь показать его «картинку»?

— Попробую.

Хотя Гуннар был слабеньким колдуном, мысленное изображение получилось у него на удивление чётким и детальным — он, безусловно, обладал незаурядными художественными способностями, которые с лихвой компенсировали недостаток колдовских. С «картинки» на меня сосредоточенно смотрел поразительно красивый, как девочка, мальчик лет четырнадцати, тёмноволосый, сероглазый, выше среднего роста, довольно крепкого, но не атлетического, телосложения. В правой руке он сжимал рукоять длинного, не меньше метра, меча, с трудом удерживая его на весу. Одет он был в светло-коричневый дорожный костюм, поверх которого была наброшена пятнистая львиная шкура. Передние лапы крест-накрест охватывали его грудь и крепились к поясу при помощи золотых цепочек с застёжками. За плечами паренька виднелась пышная рыжая грива. Он стоял на фоне обвалившейся крепостной стены, за которой протекала небольшая речка, а дальше виднелся лес.

Постаравшись запомнить «картинку» во всех деталях, я попросила Гуннара продолжать.

— Так вот, — вновь заговорил он. — Полежав пару минут на траве, парень поднялся и пошёл обратно к башне. Но во дворе он вдруг остановился, постоял немного, оглядываясь по сторонам, затем развернулся и зашагал к воротам. Возле подъёмного моста он бросил свой меч на землю и быстро побежал вперёд. А шагов через тридцать окружающий мир внезапно изменился — из весеннего леса он попал в заснеженную степь.

— Перешёл на другую Грань?

— Да. Насколько я понимаю, он пересёк Ребро в месте Вуали. Похоже, для него это явилось неожиданностью. Некоторое время парень постоял, кутаясь в шкуру, и у меня создалось впечатление, будто он спорит сам с собой. В конце концов он вернулся обратно, поманил к себе пасшуюся неподалёку лошадь и вместе с ней направился к замку. Вот тут-то на сцене появилось ещё одно действующее лицо — человек в серой монашеской сутане. — Гуннар ненадолго задумался. — Хотя я не уверен, что он появился именно в этот момент. Возможно, он был там и раньше, просто я его не замечал.

— И что же он делал?

— Прятался среди развалин и украдкой наблюдал за парнем. А когда тот вошёл во двор, монах двинулся было ему навстречу, но затем, видимо, передумал и остался в своём укрытии. Как мне кажется, он сообразил, что в таком взвинченном состоянии мальчишка сначала прикончит его для подстраховки, а лишь потом начнёт разбираться, кто он и с чем пожаловал. Хотя не исключено, что позже монах всё-таки открылся — этого я не знаю, потому что вскоре проснулся.

— Покажи мне того монаха? — попросила я, испытывая какое-то странное предчувствие.

И оно не обмануло меня — на переданной Гуннаром «картинке» я увидела того самого лжемонаха, который больше года назад пытался натравить на нас с Владиславом загорян. Очевидно, для создания обоих Эмиссаров была использована одна и та же телесная матрица, а это значило, что и тот и другой, скорее всего, были направлены одним… нет, не человеком — существом.

— Вот чёрт! — в сердцах проговорила я, и сказано это было не в переносном смысле, а в самом что ни на есть прямом. — Можешь не сомневаться, кузен: то, что тебе приснилось, не было лишь плодом твоего воображения. Этот сон отражал объективную реальность — если не целиком, то частично.

— Так ты знаешь этого монаха?

— Я знаю его хозяина, — уклончиво ответила я, решив повременить с подробностями. — Но продолжай. Что было дальше?

— Этот сон произвёл на меня сильное впечатление, однако всерьёз я к нему не отнёсся, а со временем почти позабыл о нём. Сама понимаешь: мало ли что может присниться человеку, тем более что весь прошедший год я часто думал о шкуре, ломал себе голову, как её отыскать. А накануне прибытия на Истру мне снова приснился тот паренёк — и опять на нём была шкура Ивэйна. Он ехал верхом на лошади через Грани.

— По Трактовой Равнине?

— Нет, просто переходил с Грани на Грань сквозь Рёбра. Мне кажется, хотя ручаться за это не могу, что он за кем-то следовал. Или следил. Позавчера ночью этот сон повторился… Нет, не в том смысле, что я увидел его точное повторение. Сон был другой, но очень похожий на предыдущий: мальчишка продолжал своё путешествие, всё ехал и ехал, болтал сам с собой на незнакомом мне языке, а к концу моего сна решил сделать привал. Я проснулся, когда он сидел у костра, готовил себе ужин и напевал какую-то песню. — Гуннар хмыкнул. — И вот эта песня добила меня окончательно. Я не мог сам сочинить её — ни во сне, ни наяву. Я очень слаб в стихосложении, тем более по-латыни. А что касается музыки, то в детстве мне медведь на ухо наступил. Было бы вопиющей несправедливостью, если бы я, бесталанный, сочинил такую замечательную песню.

— Ты помнишь её?

— К сожалению, нет. Когда я проснулся, слова мигом вылетели из моей головы. Кажется, в ней пелось об учителях и студентах, об академии…

— А ну постой! Случайно, не эта? — И я тихо напела:

Глаза Гуннара сверкнули.

— Да, точно она! — перебил он меня. — Ты её знаешь?

— Ясное дело. Ведь это «Гаудеамус» — популярный на Основе студенческий гимн.

— Значит, паренёк родом с Основы?

— Не обязательно. «Гаудеамус» известен и на Гранях. Его можно услышать в инквизиторских школах и академиях, в других учебных заведениях для колдунов.

Гуннар бросил окурок на землю и раздавил его каблуком.

— Ну, то, что мальчишка колдун, ясно и без песни. Притом довольно сильный колдун, раз сумел снять со шкуры охранные чары, которые не позволяли воспользоваться ею никому, кроме потомков Ивэйна. — Он на секунду умолк и тряхнул головой: — Нет, не получается. Если бы парень был таким умелым колдуном, то шёл бы по Трактовой Равнине, а не сквозь Рёбра. Да и вообще, тогда бы ему не понадобилась шкура. Здесь что-то не то.

— Почему же, — возразила я. — Всё то. Во-первых, чары мог снять Женес. Или кто-то другой, к кому затем попала шкура. А во-вторых, мальчик вполне может быть потомком Ивэйна. Посчитай, сколько поколений сменилось за двенадцать с лишним веков, и прикинь, в жилах скольких людей должна быть хоть капля крови нашего предка. Тем более что род Ивэйнов, насколько я могу судить по своим скудным знаниям из истории Агриса, всегда славился своей плодовитостью.