Ким Харрисон - За пригоршню чар

— Слушай, а может, ты глянешь на это проклятие? Ты же…

Он шевельнулся, и я дернулась за ним взглядом. Он не выглядел опасным, не выглядел беспомощным, а выглядел он отчаянным, будто собрал всю свою храбрость, и…

— Я не про план хочу говорить, — сказал он, наклоняясь ко мне через разделявшее нас пространство. — Не про латынь и не про магию. А хочу я говорить о нас с тобой.

— Ник, — сказала я с колотящимся сердцем, — прекрати. Он потянулся взять меня за плечо, и я вздрогнула и взметнула руку, преграждая ему путь.

Он отдернул руку.

— Рэйчел, черт тебя побери! — воскликнул он. — Я ж думал, тебя убили! Да я же… я же просто обнять тебя хотел! Ты воскресла из мертвых и даже дотронуться до тебя мне не даешь! Я ж тебя не зову вместе жить, я только хотел к тебе прикоснуться, убедиться, что ты жива!

Я медленно выдохнула задержанный вдох, и снова перевела дыхание. Голова болела. Я не шевельнулась, когда он придвинулся ближе, убрав с дороги книгу. Под собственным весом мы скользили к середине кровати, и я повернулась к нему лицом, уперлась в него коленями.

— Я скучал по тебе, — сказал он тихо.

Прежнее страдание виднелось в его глазах, и на этот раз я не шевельнулась, когда его руки меня обняли. Меня затопило ароматом корицы и муки вместо затхлости плесневелых книг и щекотания озона. Руки его ощущались едва-едва, будто и не здесь они были. Он вздохнул, будто его отпустило сейчас, будто он нашел какую-то потерянную часть себя самого. Я сжалась.

Не надо… Не говори этого, не надо!

— Все было бы по-другому, знай я, что ты жива, — шепнул он, шевельнув дыханием волосы у моего лица. — Я бы ни за что не уехал. Я бы не стал просить Джакса мне помочь. Не затеял бы эту дурацкую кражу. Боже мой, Рэйчел, как же мне тебя не хватало! Ты единственная, кто понимает меня, кому никогда не надо было объяснять, зачем и почему. Ты ведь даже меня не бросила, когда узнала, что я вызываю демонов. Я… мне так тебя не хватало!

Он стиснул пальцы, голос у него сел. Да, ему не хватало меня, это правда. И я знала, что значит быть одной, и какая это редкость — найти родную душу, пусть даже с сорванной крышей.

— Ник… — начала я, чувствуя, как колотится сердце.

У меня глаза сами закрылись, когда его пальцы стали перебирать мне волосы. Я подняла руки, остановила эти пальцы, опустила к себе на колени. Нахлынули, заполнили воспоминания, как его пальцы скользят по контуру моего лица. Как они очерчивают скулу, уходят к шее, дальше, по закруглениям тела. Я вспомнила его тепло, его смех, его сверкающие глаза, когда я чуть меняла какую-нибудь стандартную фразу, и получалось что-то совсем другое и не совсем приличное. Вспомнила, как чувствовала себя нужной при нем, когда меня ценили такую, какая я есть, и мне не приходилось извиняться за себя, и вспомнила радость, с которой мы отдавали себя друг другу. Мы были счастливы вместе, и это было здорово.

И я приняла здравое решение.

— Ник! — Я отодвинулась, открыв глаза, когда он погладил меня по щеке. — Ты уехал, я взяла себя в руки. Туда, где мы были, я уже не вернусь.

В тусклом свете виднелись его большие глаза:

— Я не бросал тебя. На самом деле, в сердце своем.

Я вздохнула — тяжело, медленно.

— Тебя не было, когда ты был мне нужен. Ты был где-то далеко. Что-то крал. — Лицо его стало пустым, а у меня вспышка злости сжала губы в ниточку, провоцируя его: вот только скажи, что это неправда! — Ты мне лгал, куда едешь и что делаешь. И ты сманил с собой сына Дженкса. Ты его сделал вором, пообещав богатство и бурную жизнь. Как ты мог с Дженксом так поступить?

Глаза у Ника стали пустыми:

Я ему сказал, что работа опасная и оплачивается плохо.

В глазах пикси ты живешь по-царски, — отрезала я, чувствуя, как сердце бьется быстрее.

Фамилиарская связь порвана. Мы могли бы начать сна…

— Нет. — Я отодвинулась, снова переживая его предательство. Будь он проклят! — Тебя больше не будет в моей жизни. Ты вор и лжец, и я не могу тебя любить.

— Я могу перемениться, — сказал он, и я аж застонала, так мало я ему верила. — Я уже изменился, — сказал он так серьезно, что, может, и сам в это верил. — Когда это все кончится, я вернусь в Цинциннати. Найду себе работу с полудня до полуночи. Куплю собаку. Проведу кабельное телевидение. Я все для тебя брошу, Рэйчел.

Он взял меня за руки, я смотрела на собственные пальцы в его длинных кистях пианиста, избитых и ободранных, но чувствительных, видела, как они обнимают меня, как когда-то обнимал он меня, поддерживал во мне жизнь, вытекавшую вместе с кровью. — Настолько я тебя люблю, — шептал он. У меня стучало в голове, а он целовал мне пальцы, поднеся их к губам. — Нам дана вторая попытка, давай не упустим се. Кажется, мне воздуху не хватало.

— Нет, — сказала я очень тихо, чтобы голос не задрожал. — Не могу. Ты не изменишься. Ты в это поверишь, даже попытаешься, но пройдет месяц, год, и ты что-то найдешь. И все сначала — «Только один еще раз, Рэй-Рэй. И потом навсегда брошу». Я так жить не могу.

У меня перехватило горло, я не могла проглотить ком.

Я посмотрела на него, и по его потрясенному лицу увидела, что он готов был сказать именно это, прямо сейчас, что он хочет из этой истории вылезти с деньгами в кармане. Может, он и всерьез говорил то, что сказал, но еще хотел убедить меня поставить на карту жизнь Айви, мою и Дженкса — ради денег. Он все еще планировал довести до конца свою проклятую аферу, даже зная, что если статую не уничтожить, моя жизнь будет в опасности.

Снова пахнуло предательством, у меня диафрагму свело судорогой.

— Мне нравится моя жизнь, — сказала я, чувствуя, как его пальцы отпускают мои. — И ты в ней теперь отсутствуешь.

Ник стиснул зубы, подался назад.

А вот Айви присутствует, — ответил он желчно. — Она за тобой охотится. Хочет тебя сделать своей игрушкой. Охота вампиров всегда заводит. А больше ничего и нет. Когда она тебя получит, тут же бросит и начнет ловить новенького.

На этом покончим, — произнесла я железным голосом. Это был мой злейший страх, и Ник это знал.

Он едко улыбнулся:

— Она — вампир. Ей нельзя верить. Я знаю, что ей случалось убивать людей, она ими пользуется и бросает. Они тем и живут!

Я тряслась от злости. Браслет Кистена повис на мне кандалами.

— Она берет кровь только у добровольцев. И никого она не бросает! — заорала я, не в силах сдержаться. — И она меня не бросила!

Ник сделал каменное лицо.

— Пусть я вор, — сказал он твердо, — но никогда я никому не причинил боли, кто бы этого не заслуживал. Даже случайно.

Я задышала часто и встала. Он смотрел на меня, лицо его стянула гримаса недовольства.

— А меня ты не считаешь?

У него на лице выразилось отчаяние, он потянулся ко мне, я шагнула назад.