Джим Батчер - Фурии Кальдерона

Тави застыл в ужасе. Это было все, что он мог сделать, чтобы не броситься куда глаза глядят. Один из Хранителей прошмыгнул так близко от него, что едва не задел его мокрого плаща.

И все они спешили в одном направлении: противоположном тому, где находились веревки и путь в мир наверху. Китаи все сделала как надо, решил Тави. Она использовала половину оставшегося масла и подожгла его кремнями, отвлекая внимания Хранителей. Если с ней все в порядке, если она делает все, как договорились, она пробирается сейчас, укутавшись в мокрое одеяло, к веревкам.

Последний из Хранителей скрылся между светящимися деревьями. Тави оставалось только исполнить свою часть плана.

В горле его застрял ком, а ноги сразу лишились всех мускулов и связок. Ему показалось даже, что они в любое мгновение подломятся под ним и уронят его на корку покрова, так ему было страшно. Он сделал над собой усилие, замедляя дыхание и стараясь, чтобы дрожь его оставалась в пределах, невидимых для Хранителей, и шагнул внутрь, в дупло.

Внутри покров лежал уже не тем ровным слоем, как снаружи, в лесу, — он громоздился в нем горами, как зерно в амбаре. Здоровенные комки светящегося воска лепились к стенам или закручивались вокруг друг друга, напоминая внутренности какого-то огромного, светящегося животного. Мгновение Тави в замешательстве смотрел на это нагромождение. По-своему оно было красиво — какой-то извращенной, завораживающей неземной красотой.

Он с усилием оторвал взгляд от самого замысловатого завитка и придвинулся ближе к стене — ему показалось, что здесь меньше шансов на то, что в него врежется какой-нибудь припозднившийся Хранитель.

Оглядываясь по сторонам, пытаясь сориентироваться по описанию Китаи, он двинулся в глубь дупла. Он обогнул напоминающую муравейник груду скрученных в тугой узел пластов покрова и шагнул на поверхность, сплошь покрытую небольшими бугорками — не иначе, под ними прятались до срока еще тысячи Хранителей.

Он нашел грибы там, где говорила Китаи: в центре небольшого круга посереди этой бугристой поляны. Они росли у подножия светящейся насыпи высотой в два человеческих роста — почти с небольшой дом. Исходящий из насыпи свет слегка пульсировал, и Тави показалось, будто он видит в глубине зеленой массы что-то темное, узкое.

Он подобрался ближе. Страх накатывал на него ледяными волнами — еще холоднее, чем липнущее к телу мокрое одеяло. В коленях снова появилась противная слабость, и дыхание против воли снова участилось.

«А Китаи, пожалуй, даже хорошенькая, — заключил он. — Ну, дикарка, конечно, но и лицо, и глаза у нее такие… привлекательные, что ли. Будь она одета не в эту дрань, она была бы куда более похоже на девушку. Ну конечно, я ведь уже чуть было не увидел ее без куртки. Вели я ей зайти в воду поглубже, она сняла бы ее совсем…»

При мысли об этом щеки его запылали, но отделаться от нее как-то тоже не получалось.

Тави резко тряхнул головой. Что это такое с ним? Ему надо держаться осторожнее, достать Благословение Ночи. Китаи говорила, у этих темных грибов нижняя поверхность шляпки покрыта шипами — она раз укололась, так у нее рука нарывала потом несколько месяцев.

Он огляделся по сторонам, но ни одного Хранителя не увидел. Он понимал, что это, может быть, лишь видимость — вполне возможно, ему достаточно было протянуть руку и наткнуться на добрую дюжину Хранителей. Однако, как бы страшно ему ни было, он не мог не довести дело до конца.

Такова, в конце концов, история его народа. Алеранцы никогда не позволяли страху или вероятности неудачи удержать их от действия. Их древнейшие деяния, говорил ему как-то дядя, уходят в глубь веков так далеко, что пергаменты, на которых записаны предания о них, истлели, а письмена на камнях стерлись непогодой. Они пришли в Карну из какого-то другого места, и число их не превышало нескольких тысяч, и весь мир ополчился на них. Они одолели ледовиков, и Детей Солнца с их цитаделью в Лихорадковых Джунглях, они рассеяли маратов и канимов и объявили земли Алеры своими. Они овладели морями, которые окружали их дом, они оттеснили ледовиков далеко на север, а маратов одолели в кровопролитных битвах. Алеранцы с их заклинаниями и фуриями владели миром, и никакой другой народ не мог оспорить их владычества.

Тави вздрогнул и несколько раз моргнул. Должно быть, он целую минуту так и стоял на месте, не шевелясь, протянув руку к ближнему грибу. Он встрепенулся и, задыхаясь от волнения, сорвал один гриб, потом другой и аккуратно положил их в поясную сумку.

И тут ему показалось, будто в толще насыпи перед ним что-то шевельнулось.

Вздрогнув, Тави перевел взгляд в ту сторону и сразу же чуть не вскрикнул от боли, уколовшись о шипы следующего гриба. Он отдернул руку, и несколько капель крови упало на светящуюся поверхность насыпи.

В оцепенении смотрел Тави на насыпь и забрызгавшие ее красные точки. Поверхность покрова резко дернулась, вспухла, а потом сморщилась в том месте, где на нее попала кровь. Она вдруг напомнила Тави шкуру какого-то огромного, отвратительного зверя, отчего по коже его забегали мурашки, На его глазах капли крови исчезли в насыпи, растворившись в ней словно упавшие на поверхность воды снежинки.

А потом неясная темная тень в насыпи вдруг вздрогнула. И пошевелилась. Медленно, словно пробуждаясь от долгого, векового сна, она расправила члены, и Тави вдруг ощутил на себе ее жуткий взгляд.

Страх захлестнул его с головой — не тот леденящий страх, который сковывал его движения прежде, но обжигающий страх, оставивший в голове одну-единственную мысль: «Беги!»

Тави повернулся и, не думая о том, что может открыть себя, бросился со всех ног прочь.

Позже он почти ничего не вспомнил из этого бегства. Два-три раза вслед ему раздался из деревьев возмущенный визг Хранителей, но их было немного, и он бежал все быстрее — он даже не знал, что может бегать так быстро.

Только раз он оглянулся на бегу и увидел у подножия исполинского дерева, у входа в дупло-пещеру что-то такое высокое, блестящее, жуткое. Это «что-то» стояло в проеме, и Тави не мог разглядеть его как следует, но каким-то образом ощущал, что это и отвратительно, и притягательно одновременно.

Протяжный, басовитый свист, раздавшийся среди деревьев, показался Тави кошмарным издевательским смехом. Тави ускорил бег, не рискуя больше оглядываться. Он мчался по пружинящей корке покрова, не обращая внимания на боль в ногах и на то, что легкие его вот-вот могут разорваться от непосильной нагрузки. Он едва не пропустил лоскута от одеяла, который он оторвал и повязал на ветку, обозначив этой вешкой обратный путь. От этой вешки была видна следующая, и так, от лоскута к лоскуту, добрался он до веревок у подножия скалы.