Джон Толкин - Неоконченные предания

От Эрейниона Гиль–галада сына Фингона Тар–Менельдуру из рода Эарендиля привет. Да хранят тебя валар, да не падет вовеки тень на Остров Королей.

Давно был я обязан тебе благодарностью за то, что столько раз присылал ты ко мне своего сына Анардиля Алдариона. Большего друга эльфов, сдается мне, нет ныне среди людей. Прошу простить меня, если на этот раз задержал я его у себя на службе слишком долго: очень нуждался я в знании людей и их языков, а знанием сим владеет он один. Много опасностей преодолел он ради того, чтобы подать мне совет. О моей заботе поведает он тебе сам; но он и не догадывается, сколь велика она, ибо молод он и полон надежд. А потому сие предназначено лишь для глаз короля Нуменора.

Новая тень поднимается на Востоке. То не тирания недобрых людей, как мнится твоему сыну; то воспрял один из прислужников Моргота, и опять пробуждаются злые твари. С каждым годом тень набирает силу, ибо большинство людей готовы следовать ее велениям. Недалек тот день, сдается мне, когда зло окажется слишком могучим, чтобы эльдар смогли противостоять ему одни, без поддержки. Потому всякий раз, как вижу я высокий корабль Королей Людей, на сердце у меня делается легче. И ныне дерзаю я просить тебя о помощи. Ежели можешь ты выделить мне хоть сколько–нибудь людей, прошу тебя, не откажи моей мольбе.

Сын твой перескажет тебе, буде на то твоя воля, все наши соображения. Но вкратце совет его таков (а советы его всегда мудры): как только на нас нападут, — а рано или поздно это неминуемо случится, — мы попытаемся удержать Западные земли, где и по сей день живут эльдар и ваши сородичи, сердца которых еще не затронуты тьмой. По меньшей мере, нужно нам будет оборонить Эриадор, области по берегам больших рек к западу от гор, кои именуем мы Хитаэглир — то наш главный заслон. Но на юге, в земле Каленардон, в сей стене гор зияет брешь; этим–то путем и двинется нашествие с Востока. Враги уже стягиваются туда вдоль побережья. Но можно было бы отстоять тот край и воспрепятствовать вторжению, будь у нас оплот на ближнем берегу.

Сие давно предвидел владыка Алдарион. В Виньялонде, близ устья реки Гватло, долго тщится он возвести такую гавань, защищенную и с суши, и с моря; но все великие труды его доселе пропадали втуне. Он весьма сведущ в подобных вещах, ибо многому научился он у Кирдана и лучше, чем кто–либо, понимает надобности ваших огромных кораблей. Однако недостает ему людей; у Кирдана же нет лишних плотников и каменщиков.

Королю лучше знать, что ему нужно; но ежели благосклонно выслушает он владыку Алдариона и по мере сил окажет ему поддержку, надежды в мире прибавится. Воспоминания о Первой эпохе померкли, и холод выстудил Средиземье. Пусть же не иссякнет давняя дружба эльдар и дунедайн.

Се! Надвигающаяся тьма исполнена ненависти к нам, но и вас ненавидит не меньше. Даже Великое море будет недостаточно широким для ее крыльев, ежели не обуздать ее роста.

Манве да сохранит тебя в воле Единого и да пошлет попутный ветер твоим парусам.

Менельдур уронил пергамент на колени. Ветер пригнал с Востока тяжелые тучи, так что стемнело рано, и высокие свечи рядом с ним словно бы уменьшились в полумраке, затопившем комнату.

— Да призовет меня Эру раньше, чем наступит это время! — вслух воскликнул он. И добавил про себя: — Увы! Зачем его гордыня и моя холодность столь долго разобщали наши помыслы! Но ныне мудрость велит передать ему скипетр раньше, нежели я думал! Ибо эти заботы мне не по силам.

Когда валар вручили нам Дарованную землю, не назначали они нас своими наместниками; нам доверили королевство Нуменор, а не весь мир. Владыки — они. Здесь должно нам было отречься от ненависти и войны; ибо война завершилась и Моргота изгнали из Арды. Так мнилось мне; так меня наставляли.

Однако, ежели над миром снова сгущается тьма, Владыкам о том ведомо; но никакого знака они мне не послали. Разве что это и есть — знак? Что тогда? Наших отцов вознаградили за помощь, оказанную ими в низвержении Великой Тени. Неужто сынам их стоять в стороне, ежели зло отрастило новую голову?

Слишком тяжки мои сомнения, чтобы править и дальше. Готовиться или оставить все, как есть? Снаряжаться к войне, которая до поры лишь в домыслах; во дни мира обучать ремесленников и пахарей кровопролитию и сражению; вложить металл в руки алчных предводителей, которые возлюбят лишь завоевания и сочтут убиенных умножением своей славы? Скажут ли они Эру: «Зато враги твои были среди них»? Или ждать, сложа руки, пока безвинно гибнут друзья; пусть люди живут в мире, точно слепые, пока насильник не подступится к самым воротам? И как им быть тогда: голыми руками противостоять металлу и вотще умереть, или же обратиться в бегство, оставляя позади стенания женщин? Скажут ли они Эру: «Зато крови я не пролил»?

Ежели оба пути ведут ко злу, многого ли стоит выбор? Пусть правят валар под началом Эру! Я передам скипетр Алдариону. Однако ж и это — выбор, ибо хорошо мне ведомо, какую дорогу он изберет. Разве что Эрендис…

Тут тревожные мысли Менельдура обратились к Эрендис, живущей в Эмерие.

— Здесь надежды мало (ежели слово «надежда» хоть сколько–то уместно). В делах столь великой важности он не уступит. А ее выбор я предвижу — даже если даст она себе труд выслушать и понять. Ибо сердце ее крылато лишь в пределах Нуменора, и о цене она не догадывается. Если бы выбор привел ее к смерти до срока, храбро встретила бы она смерть. Но что станет она делать с жизнью и с волей других? Сами валар, в точности как и я, узнают о том лишь со временем.

На четвертый день после того, как «Хирилонде» вошел в гавань, Алдарион возвратился в Роменну. Измученный, с ног до головы покрытый дорожной грязью, он первым делом отправился на «Эамбар», где отныне вознамерился поселиться. К тому времени, как обнаружил он к вящей своей досаде, в Граде на всех углах болтали да сплетничали. На следующий день он собрал своих людей в Роменне и привел их в Арменелос. Там одним приказал он срубить в его саду все деревья, кроме одного, и доставить их на верфи; другим повелел разрушить свой дворец до основания. Лишь белое эльфийское древо пощадил он; и когда разошлись дровосеки и осталось оно одно среди всеобщего запустения, взглянул на него Алдарион и впервые увидел, что дерево прекрасно само по себе. Неспешно, на эльфийский лад, росло оно и ныне достигало лишь двенадцати футов: стройное, хрупкое, юное, — и ветви его, простертые к небесам, были усыпаны бутонами зимних цветов. Деревце напомнило Алдариону дочь, и молвил он:

— Тебя я тоже назову Анкалиме. Пусть и она, и ты так и стоят всю свою долгую жизнь, — не склоняясь ни перед ветром, ни перед чужой волей, и не зная принуждения!