Александр Лайк - Закат империй

Мальчик внимательно посмотрел на него.

— И что ты придумал?

— Я не в состоянии представить мир, где тебя нет и не может быть. Но я могу представить мир, где ты бессилен.

Мальчик замер. Он долго стоял неподвижно, потом придвинулся к Альрихту, взял его за руку и доверчиво заглянул в глаза. Снизу вверх.

— Разве ты сможешь?.. — шепотом спросил он, замолчал и опустил голову. — Да. Вижу. Ты — сможешь.

— Ты Смерть? — чужим голосом спросил Морена. — Почему мальчик?..

— Я — Предел, — отрешенно сказал мальчик, глядя сквозь Морену. — Для вас предел чаще всего кладет смерть, так что можешь меня называть и так.

Он шагнул к Клоссу, разглядывая его лицо.

— Ты любишь Границы, — сказал он, и лицо его засияло удивительным, неярким, но добрым светом. — Ты понимаешь. Границы — это тоже такие маленькие пределы, но их можно переступать. И тогда оказывается, что с той стороны все очень похоже. Даже если все наоборот.

Он резко повернулся к Альрихту.

— Я понимаю, что ты придумал, мастер. Ты хитрый. Ты хочешь превратить все пределы, до которых дотянулся человек — в границы. Чтобы можно было прыгать через них, туда-сюда, как в скакалки… Выйти из смерти обратно в жизнь, пройти тупик насквозь, разрешить неразрешимое… Да, такое человек представить в состоянии. Хотя и не всякий. И даже ты не сможешь представить одновременно предел пределов — и бесконечность…

Он снова сел на жертвенник и бесцеремонно сгреб горсть орехов.

— Все равно плохо, — задумчиво сказал он. — Та часть меня, которую вы называете смертью, очень ослабеет, а это отнимет силу и у старости, и у осени, у зимы, у разрушения — у всего, что пугает людей приближением к Пределу… Я не хочу, чтобы так было. Мир бессмертных, которых можно только убить, потому что они не хотят умирать сами, мир убитых, но воскресающих людей и богов… Это угроза. Ты убедил меня. Хочешь орех?

— Это жертва, — стеснительно сказал Морена.

— Я угощаю мастера. Всех вас. Берите, что хочется. Подойди ко мне, пожалуйста. Ты, с лицом, как у древних. Кто ты?

— Я не хочу говорить тебе свое имя, — вежливо сказал Морена. — Ты знаешь, почему.

— Ты не хочешь, чтобы я властвовал над тобой, — понимающе кивнул мальчик. — Я хочу знать: ты такой храбрый потому, что глупый? Или потому, что не хочешь терпеть владычества страха над собой? Не хочешь, чтобы страх поставил тебе предел, за который не шагнуть?

Морена подумал.

— Очень соблазнительно сказать, что не хочу терпеть, — медленно проговорил он. — Но я ведь знаю, что есть для меня неисполнимое, есть и то, чему я позволяю в какой-то степени властвовать над собой… Наверное, все-таки глупый. Мне страшно бояться, понимаешь? Страх очень ослабляет человека, а слабости я очень боюсь.

— Ты не очень глупый, — решил мальчик. — Спроси у меня то, что хотел.

— Почему ты — ребенок?..

— Почему я ребенок. Только я не ребенок. Я мальчик.

— Почему ты мальчик?

— Мы очень любим быть кем-то, человек с древним лицом. Могучим воином в черном шлеме с глухим забралом. Бесстрастным и беспощадным. Правда, здорово? Или прекрасной и загадочной женщиной с бледным лицом. Или красавицей с чахоточным румянцем, черными губами и горящими глазами, у-у! Сильная и соблазнительная, в лохмотьях, на фоне паутины, а поцелуй ее несет смерть!

Мальчишка непорочно засмеялся, покачивая ногой.

— Белая тень в лунном свете, далекий вой в ночи, серые призраки склепа, проклятие прошлого, верный друг-оборотень, который в урочный час уничтожит тебя! Демон, поющий в урагане, тихая смерть, которая приходит с шорохом травы, ребенок… вот он, ребенок! Белокурые волосики колечками, невинная улыбка, и глаза, — он мелко захихикал и погрозил Морене пальцем, — глаза! Глаза недетские и внимательные, то зажгутся дьявольским лукавством, а то станут пугающе пустыми — так?

Он понизил голос и наклонился вперед, заговорщически улыбаясь Морене.

— Мы выбираем то, что влечет вас, маг. Запомни это, запомни навсегда и передай дальше, сквозь Рассвет! Чтобы вы не испугались прежде срока, чтобы поближе подошли к пределу, даже сквозь страх — мы принимаем облик того, что вас манит. Или наоборот, не знаю. Здесь трудно понять, что было раньше. Может быть, вас манит то, в чем может таиться предел.

Мальчик соскочил с жертвенника и заглянул в другую чашу.

— Только мне надоело быть идеалом. Я решил стать мечтой. Но этого ты не поймешь, — он ткнул кулаком Морену в живот. — И не надо тебе этого понимать, а то повесишься. А тебе, — он снова подошел к Клоссу, — я то же самое скажу другими словами. Я остановился на границе. На самой границе. Если бы я был ребенком, мне не хватило бы сил убить воина. А если я стану взрослым, у меня будет память, совесть, жалость… ты знаешь, у вас тоже есть много похожих игрушек. Нет, я не хочу выбирать. Еще в неведении души, но уже обуреваемый страстями и мечтами… так лучше всего. Нет смятения, не на что отвлекаться. Однако, мастер, — он отскочил к Альрихту, — ты, наверное, решил, что я отвлекся? Я думал о тебе и решил, что ты молодец. Ты придумал хорошую угрозу. А знаешь, в чем ее истинная сила? Не знаешь, кажется. Сейчас расскажу. Ужас в том, что единожды помысленное нельзя уничтожить насовсем. Если ты создашь новый, светлый и прекрасный мир, твои идеи найдут лазейку туда. Я верю, что ты честно выполнишь уговор, что ты подаришь людям и серую смерть, и черную гибель, а поскольку ты фантазер и романтик, то будет и белый предел исчезновения в тумане, и серебристое лунное чудовище, и прозрачное беззвучное растворение, и много других цветов и оттенков. Верю! Но ты обязательно протащишь в свой мир десяток непобедимых героев, оставишь узкую тропку бессмертия, и снова мелькнет идея воскрешения… я знаю, что говорю. Эртайс тоже был фантазером. Посмотри на себя, мастер! С кем я вынужден спорить? С магом, чародеем и некромантом? Спасибо, Эртайс!

Мальчик отвесил шутливый поклон.

— Вот тот, — он выбросил безошибочную руку в сторону Номатэ, — играет со смертью, как с забавной формой жизни. Он прав, конечно… в чем-то. Но может быть, это позволит тебе понять, почему я боюсь твоего, именно твоего поворота мысли. Мало мне того, что… — он замолчал.

Потом неспешно вернулся в Круг и остановился в центре.

— Наверное, я возьму тебя с собой. Сейчас. — сказал он. — Иначе…

— Не возьмешь, — твердо сказал Альрихт. — Ты не найдешь меня среди нас. А забрать всех сразу тебе не удастся. Нас слишком много и мы сильны. И еще я приготовил для тебя подлость. Большую подлость. Я сделал так, что если ты все-таки возьмешь меня, все, кто идет к Рассвету — все до единого — узнают о моем замысле. И будь уверен: не получив от тебя щедрого выкупа, они его воплотят. А если ты уничтожишь всех, если Свидетеля не будет, тогда… — Альрихт тоже замолчал. Потом решительно вскинул голову. — Тогда я не знаю точно, что будет — возможно, и самого мира не будет — но если он все же возникнет, то это будет безжизненный мир. А где нет жизни, там нет и смерти. Говорю тебе, повелитель пределов, который для нас все-таки прежде всего Смерть: тебе неизбежно придется откупаться. И умнее всего — торговаться со мной.