Александр Лайк - Закат империй

Логика не менее ехидно заявила, что те, кто бросался сразу побеждать, похоронены неподалеку, в полулиге к востоку по ринфскому большаку. И разве прощупывание в начале боя не есть то же самое познание противника и попытка его понять?

Издерганный опыт, к которому в этот миг обратились обе стороны, для начала честно сообщил, что прощупывание — это, конечно, очень научно и очень правильно, только на него почему-то никогда времени нет. И вообще прощупывание хорошо на поединке за деревянную корону Короля Горы. А те, кто потратил слишком много времени на прощупывание в реальном бою, похоронены там же, у большака, только не слева от дороги, а справа. И в поединке чести — один на один — тоже можно и нужно дожидаться своего часа. Иначе пойдешь налево от большака. А в реальном бою надо пытаться интуитивно предугадать поступок противника. Потому что времени на глубинное проникновение и познание твой противник по невежеству и скудоумию своему обычно не предоставляет.

Как интуитивно улавливать ход врага, опыт знал прекрасно. Но логика с философией вообще не могли объяснить, что это такое — интууиция; и оскорбленно отвернулись.

Тори глубоко вдохнул вечерний воздух, радуясь хитросплетенности бытия, и снова взялся за книгу. Но не успел прочитать ни строчки.

В воздухе появился едва уловимый аромат мелкой каменной пыли. Острый, с характерной ноткой то ли паленого волоса, то ли жженой кости. И безмятежная лепестянка с распахнутыми крыльями вдруг встрепенулась, повела усиками и упорхнула искать травинку поспокойнее.

— Привет, Хаге, — лениво сказал Томори, не оборачиваясь. — Опять кольца клепал?

— Клепал, — сказал Глиста, опустился рядом и зевнул. — За сегодня семь штук склепал. Теперь-то что, теперь ничего. Как я ротонский импрессор купил, так и бед не знаю. Это ж мастерская Яа-литло, не что попало, чарует — обалдеть! Яа-литло — знаешь? Дом ювелирного и магического мастерства при дворе Ее Величества, не сало с хреном… Не, зверь витраж, вытягивает разрешение пятнадцать на любом кристалле.

— То-то ты на кварце все и шлепаешь, — свысока сказал Томори.

— А что — кварц? — обиделся Глиста. — Благородный камень, прочный, с игрой, я его еще и тонирую. А тонированный кварц, да не поверху, как в Соге на базаре, а на всю глубину — это знаешь что?

— Это смотря чем тонировать, — рассудительно сказал Томори. — Ежели сырым железом, да с умом, да с компенсацией — так и аметист. Только что-то ты, я смотрю, аметистов не делаешь.

— Ага, — все еще обиженно сказал Глиста, — тебе бы все издеваться. Аметист — камень из старших, его разозлить себе дороже, а по-доброму его надо делать двенадцать дней, да тонировать вовсе кровью, лучше даже своей, а компенсацию выставлять от виноградного листа, с молитвой — тогда-то он и от безумия охранит, и от пьянства обережет, и запись запечатлит до пяти минут с разрешением семь и три. Где я тебе возьму виноградный лист и двенадцать дней?

— Так я и говорю, — благодушно согласился Томори, — ляпаешь чем под руку подвернется. А чего хотят чаще?

— Чаще цитрин, — сказал Глиста, разглядывая ожог на левой ладони. Еще розовенького чего, бывает. Ну, и мне легче. Цитрин же проще агата — лей любое дерьмо и цитрин получится. А если даже с первого раза не получится, так Огнем его проработаешь — и опять цитрин. И слоить его не нужно. В агате главная возня со слоением.

— А чего это их на кольца потянуло?

— Так в поход же идем. Еще и дальний, и серьезный. Типа, понимаешь, в неведомые земели, сам стратег ведет…

— Так Ник же больше не стратег.

— А кого это млехает? Так же звучит красивше! Ну, они теперь все в красивых позах и при полном доспехе — для девок, у кого есть. Кто и матери. Цитрин секунд пятнадцать тянет, как раз успевают сказать — люблю, дескать, буду помнить, ждите. Кого ждать? Кому ждать? Не, идиоты, честное слово. Люблю подлецов, млеха мама, но идиоты — еще поискать таких. И то не найдешь.

— Так объяснил бы, — равнодушно сказал Томори, наблюдая, как Уртханг возвращается, гоня перед собой маленькое обреченное стадо молодых — с пяти-семилетней выслугой. Стадо понуро зашло в большую палатку второй когорты, на четверть круга от Тори с Глистой посолонь. Последним зашел Уртханг, и спина у него была недобрая. Остальные бойцы когорты шустро и едва ли не цыпочках расходились по маленьким палаткам.

— А чего им объяснять? — Глиста пожал плечами. — Рассвет не Рассвет, а если маме надо приятно сделать, я всегда за. Мне что? Болванок серебряных у меня еще полмешка осталось, аниматоров я купил… Ну, простеньких, однопозиционных, так для такого кольца больше и не надо, в нем же кристалл менять никогда не будут. Нашего дурика записал, цитрин сляпал, камень в импрессор… не, зверюга атрибут. Не витраж, а песня!

— И сколько берешь?

— Семь за штуку. С записью. Если розовый — восемь.

— Значит, за сегодня ты полтинник сколотил.

— Ну типа того. Даже пятьдесят один. Два розовых.

— Ох и болван ты, Глиста, — Томори лег в траву, забросив руки за голову. — Дуриков хаешь, а сам? На кой тебе теперь деньги? Куда ты это серебро-золото заткнешь? В жопу? Только лишнюю тяжесть таскаешь.

— Ты знаешь, ты бы язык придержал, — Глиста посерел, хотя и не был чистокровным островитянином. — Я себе знаю, зачем мне деньги, а ты не знаешь, так заткни хайло и не млехай.

— Да заебал ты своим млеханьем! — Тори снова резко сел. — От хигонских блядей набрался и мне уши засераешь! Слушать противно!

— Не нравится — не жри, — проворчал Глиста, поднялся и ушел к командирскому шатру, волоча ноги. Томори вкусно потянулся, взял книгу и обнаружил, что солнце ушло за холм, и в траве сидеть стало сыро. Он, кряхтя, поднялся и перешел к большой палатке второй когорты, той, куда Уртханг загнал молодняк. Изнутри доносились возбужденные голоса. Там явно происходило воспитание. Из-за холма повеяло дымком — повара заканчивали готовить ужин. Тори еще раз потянулся, сладко-сладко и стал выглядывать, куда бы сесть.

Полог палатки стремительно отлетел в сторону. Изнутри вышел Уртханг с чужим мечом в руках. Морда у капитана была красная.

— Да ты никак злой, командир, — невозмутимо заметил Томори. — Что случилось, где непорядок?

— Две тайны мира, — резко сказал Уртханг. — Затрахали.

— Какие тайны? — спокойно удивился Томори.

Уртханг посопел и затих. Потом фыркнул. Потом даже улыбнулся.

— Есть такая великая тайна природы. Все на свете можно сделать как следует, а можно — как попало; понимаешь?

— Понимаю, — осторожно сказал Томори.

— А еще есть великая тайна человека. Люди почему-то всегда и всюду выбирают второй способ. И пользуются им, между прочим, с умопомрачительной изобретательностью. Тори, я тебя прошу: зайди во вторую когорту и вежливо объясни, что устав предполагает для заточки клинков формулу «как следует». Только вежливо, ладно?