Александр Лайк - Закат империй

— Не суесловьте на героев, коллега, — высокомерно сказал жрец Эртайса. — Рыцари Ордена не одну сотню раз платили своей кровью за наше спокойствие.

— Но разве драка с северянами за вязанку дров тоже происходит во имя Господа? — тихо спросил жрец Эдели.

— Все в этом мире от Господа, и все во имя его, — поучительно сказал служитель Эртайса. — Если боги отдали нам Рапенский лес, то и оборонять его мы станем от любого нашествия господним именем.

— Судари мои, прошу вас! — молодой рыцарь замахал руками, стараясь не стукнуть соседей. — Не надо ссориться, судари святые отцы. Тем более, что вряд ли бог ходил с Рапенским лесом подмышкой, а потом отдал его владетелю Хигона. Скорей, владетель сам нашел лес и сгреб его подмышку.

— А вы кощунствуете, сударь, — с ощутимой угрозой сказал Эртайсов жрец. — Я не знаю вашего герба, но вижу — вы не хигонец. Поостерегитесь оскорблять величие чужестранной короны и прекратите обсуждать территориальное право державы, гостеприимством коей пользуетесь!

— У меня не было в мыслях обидеть кого-либо, — чуть побледнев, сказал рыцарь. — Но я бы хотел разумного и справедливого подхода к обсуждаемой проблеме.

— Сейчас для этого не время и не место, — сварливо буркнул священник и отвернулся.

— Славно звучит, — негромко сказал воин со шрамом. — Не время для разума и не место для справедливости. Пойдем отсюда, Сон.

Рыцарь досадливо тряхнул русой головой и начал пробиваться прочь от веревок. Следует признать, что сделать это было не только не легче, но, пожалуй, даже и сложнее, чем втиснуться в первые ряды. Потому как человека, движущегося внутрь, подпихивали в спину, придавая ему дополнительный импульс, а выбирающегося встречали грудью, не желая потерять ни вершка из уже отвоеванного пространства.

Однако воин двигался умело и решительно, не столько расшвыривая людей, сколько бережно отодвигая их в стороны, а рыцарь, пристроившийся сзади, посильно помогал ему, подпирая. Жрец Эдели помешкал какое-то мгновение, бросил последний взгляд на поле и двинулся за рыцарем. Его почтительно сторонились, так что идти стало еще легче.

Втроем они достаточно быстро выбрались из плотной части толпы, уже настроившейся быть зрителями, и попали в водовороты толпы рассеянной, прогуливающейся между палатками. Но здесь было куда проще, тем более, что при наличии свободного места троице стали уступать дорогу.

— Что будем делать? — спросил рыцарь у воина. Со стороны это, должно быть, выглядело странно и непривычно. Не привыкли в Хигоне, чтобы гербовый рыцарь искал совета у простого воина.

Воин остановился и повернулся к жрецу.

— Когда начнется это, с позволения сказать, торжество?

— Точно в момент новолуния, мой господин, — ответил жрец, низко кланяясь. — Обновляется Луна, и обновляются ряды Ордена — так они говорят. Правда, если мне память не изменяет, за последние пятнадцать или шестнадцать месяцев ряды Ордена ни разу не обновлялись. Три или четыре раза даже и претендентов не было.

— Тогда отчего же так шумно? — спросил молодой рыцарь. — Ведь может статься, что и смотреть не на что будет?

— Нет, повелитель моей души, — жрец поклонился еще ниже, — такого никак быть не может. Сегодня один из главных праздников года, Веллефайн, чародейская ночь последнего весеннего новолуния. Целых две недели, по нашим преданиям, раскрыты двери земли и неба, и жители призрачных миров, говорят, заглядывают к нам в окна костров, особенно разожженных ночью на холме. А некоторые из людей, бывает, сами попадают туда, за грань мира. Правда, возвращаются не все, да и возвращаются по-разному. Кто с удачей, а кто и вовсе наоборот. В Хигоне принято праздновать Веллефайн шумно, буйно, всем народом, так что здесь, на поле, и прошлые годы было многолюдно. И претендентов всегда бывало много. Тепло, весна, молодая кровь играет, всем хочется себя перед девушками показать… Ну а с тех пор, как пришло известие о близящемся Закате, люди и вовсе с Ордена глаз не спускают. Это ведь, получается, последнее собрание — прямо отсюда рыцари пойдут на Восход! И для того, кто хочет в Орден попасть, сегодня последний случай. И я скажу так, мой господин: может, и не все из сегодняшних претендентов хотели бы в Орден попасть, но к Рассвету успеть желается очень многим. И даже знатновельможные господа нынче готовы выйти на испытание. Да им и легче будет. Против родовитых бойцов ставят не Осмога, а кого из неугодных. Оттого в Ордене велико послушание Капитулу — никто в неугодные попасть не хочет. Оттого и новые люди в гроссе хоть и редко, но появляются.

— Тогда у нас есть еще четверть часа, — сказал воин. — Пойдем, Сон, выпьем этого… как он там кричал? Шерхада. Интересуюсь знать, что они здесь за шерхад такой придумали. Идемте с нами, отец.

— Повинуюсь, господин, — жрец сделал молитвенный знак и стал по правую руку рыцаря. Воин шагнул по левую и стал зорко оглядывать ряды лотков с напитками.

— Вижу, — сказал он почти сразу. — Вот там, справа. Идем.

В это время, раздвигая толпу где криком, а где и ударом ножен, в ряды едва успокоившихся зрителей врезалась шумная кавалькада из полусотни всадников. Кто-то не успел податься в сторону и получил копытом. Теперь в этом месте тут же сомкнувшиеся вновь люди волновались и переругивались. Кто-то истошно орал: «Ой, миленькие, затопчете ведь!»

Всадники заработали плетками и все-таки прорвались сквозь затор, оставив позади еще нескольких пострадавших. Впереди «серые спинки» поспешно отвязывали одну из веревок, одновременно пытаясь не допустить толпу в огороженное пространство.

— Рен, — негромко позвал рыцарь, — если я правильно тебя понял, ты хочешь попробовать с испытанием?

— Насчет попробовать не знаю, — сдержанно отозвался воин, — но поглядеть хотелось бы поближе. Очень мне интересно, что это за жертва Эртайсу, о которой я слышу в толпе уже не первый раз. Да и святой отец о ней поминал. Отче, нельзя ли поподробнее? Именно про жертву.

— Подробнее я не знаю, мой господин, — смиренно сказал жрец. — Я не воин, я только скромный служитель великого небесного милосердия и длань справедливости. Истина о делах воинов до нас редко доходит. Могу сказать только, что кровь убитых в поединке испытания считается жертвой, а тела никогда не отдают близким, а хоронят на особом орденском кладбище. Это считается великом почетом, хотя не солгу, сказав, что многие неутешные матери предпочли бы вместо почета еще хоть раз взглянуть на лицо сына.

— Возможно, милосерднее было бы не позволять им этого, — задумчиво сказал рыцарь. — Хотя справедливее всего было позволить матери самой выбрать, чего она желает.

— Несколько раз ко мне и моим братьям обращались люди в трауре, сказал жрец. — Они просили помочь им по справедливости вызволить тело убитого на поединке испытания. Но мы ничем не могли им помочь, поскольку отправляющийся на поединок предупреждается обо всем, и все убитые согласились с таким условием.