Раймонд Фейст - Дочь Империи

Теперь, когда все возможные меры предосторожности были приняты, пора было обратиться к другим заботами некоторыми из своих тревог Мара поделилась с первой советницей:

— Накойя, что же будет с нашими пятьюдесятью воинами в казармах? Минванаби поручился за безопасность гостей, но ведь на свиту это ручательство не распространяется! Боюсь, с ними может случиться беда.

— Не думаю, — возразила старушка с уверенностью, которая могла бы показаться неожиданной после целого дня страха и назащищенности.

Мара готова была вспылить, но сдержалась:

— Да ведь подстроить их убийство — проще простого! Достаточно поднять ложную тревогу… объявить, например, что в казармах людей косит вспышка летней горячки… достаточно лишь подозрения на эту болезнь — и трупы будут сожжены. Никто не сможет доказать, как погибли наши солдаты…

Накойя коснулась запястья Мары:

— Ты напрасно мучаешь себя, Мараанни. Минванаби не станет утруждать себя такими пустяками, как расправа с твоими воинами. Госпожа моя, все/что ему требуется, — это прикончить тебя с Айяки. И тогда каждый, кто сейчас носит зеленые доспехи Акомы, станет серым воином, не имеющим хозяина и проклятым богами. По-моему, такой исход больше по вкусу Джингу.

Первая советница замолчала и взглянула на хозяйку, желая понять ее отклик на сказанное, но глаза у той были закрыты. Тогда она заговорила снова:

— Мара, послушай меня. Кругом притаились другие опасности, и каждая — словно релли, свернувшаяся в темноте. Ты должна остерегаться Теани. — Накойя выпрямилась, всем своим видом показывая, что намерена высказаться до конца.

— Я весь день наблюдала за ней, а она глаз с тебя не спускала, стоило тебе отвернуться.

Но Мара была слишком утомлена, чтобы все время держаться настороже. Опершись на локоть, она полулежала на подушках; обрывки мыслей сменяли друг друга беспорядочной чередой, и она не пыталась управлять ими. Своим мудрым многоопытным взглядом Накойя видела, что у ее госпожи уже не осталось сил. Нельзя было допустить, чтобы она заснула: если совершится нападение, она должна быть готова погасить лампу и метнуться в угол, который заранее указал ей Папевайо. Он хотел быть уверенным, что не заденет ее ненароком, когда начнет крушить все на своем пути.

— Ты меня слышишь? — резко спросила Накойя.

— Да, мать моего сердца.

Мара слышала; но если сам Имперский Стратег усматривает в бедствиях Акомы всего лишь способ позабавиться… стоило ли беспокоиться из-за какой-то Теани?

Мысли Мары были заняты другим. Каким образом могли бы отстоять честь Акомы Лано или ее отец, властитель Седзу, окажись они в таком же положении, как она? Какой совет дали бы ей те, кого погубило предательство Минванаби? Но никакие голоса ей не отвечали. Приходилось полагаться только на собственный разум. То и дело она соскальзывала на несколько минут в беспокойную дремоту. И хотя властительница Акомы сама прекрасно понимала, что спать нельзя, сейчас она больше всего напоминала худенького испуганного ребенка. И Накойя, которая вынянчила ее на своих руках и пестовала все эти годы, отступилась. Она перестала терзать госпожу разговорами, поднялась с подушек и занялась перекладыванием вещей в дорожных сундуках.

Мара уже спала глубоким сном, когда старая няня вернулась с охапкой прозрачных шарфов и шалей в руках. Все это она сложила около ночника, поставленного в изголовье спальной циновки, — то был последний оборонительный рубеж, который она успела подготовить, прежде чем изнеможение и ее свалило с ног. Чему быть, того не миновать. Две женщины, две девушки-служанки и один смертельно усталый воин не могли рассчитывать на успех, когда им противостояли все силы дома Минванаби.

Накойя надеялась только на то, что покушение состоится с минуты на минуту, пока еще у Папевайо не притупилась бдительность и он сумеет отразить удар.

Но ночь тянулась мучительно медленно, без всяких происшествий. Старая няня клевала носом и дремала, в то время как по другую сторону от перегородки боролся со сковывающей мглой утомления воин, стоявший на своем посту. Сказывалось непосильное напряжение минувших суток; любое шевеление в саду, любые случайные очертания наводили на мысль об опасностях и засадах. Но стоило Папевайо несколько раз моргнуть, как настороживший его призрак оказывался кустом или деревцем, а то и просто игрой лунного света, когда месяц то показывался из-за облаков, то вновь скрывался за ними. Иногда верный страж задремывал, но стряхивал сонную одурь и мгновенно выпрямлялся при малейшем намеке на шум. И все-таки нападение, когда оно наконец произошло, застало его врасплох.

Мара очнулась от забытья, не сразу осознав, где она находится и что происходит вокруг.

— Кейла?.. — пробормотала она, назвав имя девушки, которая обычно прислуживала ей дома.

И сразу вслед за этим она вскочила в испуге, услыхав страшный звук рвущейся бумаги и треск деревянных реек. Совсем недалеко от нее раздался глухой удар от падения чьих-то тел, а потом короткий вскрик боли.

Мара скатилась с подушек, по пути налетев на Накойю. Та проснулась с пронзительным воплем, и пока Мара пыталась добраться до спасительного потайного уголка, который приготовил для нее Папевайо, Накойя задержалась там, где была. Она схватила припасенные шарфы и дрожащими руками набросила их на слабо горящий ночник. Огонь расцвел как сказочный цветок, разгоняя тьму. Мара споткнулась и ушибла ногу о боковой столик, про который и думать забыла. Из темноты по другую сторону разорванной перегородки слышались наводящие ужас звуки борьбы.

Тогда закричала и Мара.

Стеная и умоляя Лашиму о покровительстве, Мара пыталась что-нибудь разглядеть сквозь огонь и дым, клубящийся вокруг лампы. Она увидела, что Накойя подняла загоревшуюся подушку и тычет этой подушкой в продырявленную перегородку, поджигая торчащие клочья бумаги.

Языки пламени взметнулись вверх и осветили двух воинов, сцепившихся на пороге в жестоком единоборстве. Папевайо сидел верхом на распростертом во весь рост незнакомце; руки каждого были сомкнуты на горле врага. Оба были примерно одинакового роста и телосложения, но мало нашлось бы равных Папевайо по ярости в битве. Сейчас бой шел не на жизнь, а на смерть, и каждый из сражающихся стремился задушить другого. Багровые лица обоих казались масками агонии. Вглядевшись более пристально, Мара ахнула: из плечевой прорези доспехов Папевайо торчала рукоятка кинжала.

Но даже раненый, он сохранял достаточно сил, чтобы продолжать борьбу. Пальцы, сжимавшие его горло, слабели и соскальзывали. Последним рывком Папевайо поднял вверх голову убийцы и стиснул ее обеими руками, так что можно было услышать треск ломающихся костей. По телу врага пробежала последняя судорога. Папевайо разжал пальцы, и труп врага с не правдоподобно вывернутой шеей упал на пол. Во внутреннем дворе задвигались смутные тени. Накойя не стала разбираться, кто там находится, но завопила во весь голос: