Fantasy-Worlds. Ru - Сборник рассказов №2

— Брат Поль? — Один из них оступился. Запутавшись в мантии, чуть было не сшиб его по инерции. Шальные глаза клеврета уперлись в нагрудную пластину жилета.

— Нет. Поль.

Он протестующее замахал руками, когда колдун его подхватил.

— Господин Поль еще не закончил. Он там. Он занят, — служка махнул в сторону застекленного шкафа для икон. За киотом виднелась неприметная дверка. Вернее проем в стене. — Пустите. Милсдарь. Пустите. Мне нужно спешить. Господин Поль будет недоволен. А если он будет недоволен, то меня отмудохает отец-настоятель…

— Ах, ты засранец! Разве не знаешь, что богохульствовать в святом месте запрещено?

— Ай, ай, ай, — заголосил служка, ухватившись за ухо. — Пустите, милсдарь, пустите! А сами-то, сами…

Остальные следили за его шагами.

Два клерика в монастыре это чересчур. (Бирк ни за какие коврижки не хотел покупать жилье в городе. Обдумывал всерьез обзавестись хозяйством. А для этого нужны были деньги.) Интересно, досталось ли им от него?

Див запрокинул мешок на плечо.

Судя по тому вниманию, которым он завладел, пока не завернул за угол — да.

— Дева Мария явилась святой Бернандете еще в четырнадцать лет, — продолжал священник, обмакивая тряпицей кожу, разоблаченной, на небольшом постаменте, женщины.

— Тело святой Беаты, почившей в тысяча триста седьмом году, хранится в Вюрнбурге вот уже на протяжении двухсот семнадцати лет.

Священник пододвинул саркофаг, и протянул руку за очередной тряпочкой. Клеврет вложил ему ее в руку.

— Когда наука не дает ответов, ответы дает вера. Было очевидно, что тела этих святых не подвергаются естественному разложению, как, скажем, тела обычных людей. Вечные тела. — Священник был молод и строен. И от него исходило сияние как от какого-нибудь солнечного божества, перед которым расступаются все мелочные проблемы, подобно воде перед Моисеем. — Говорят, в этих телах течет кровь и сохраняется кровообращение.

Спокойствие и уверенность сквозила в каждом его движении. Размеренная неторопливость обманывала своей кажущейся медлительностью.

— В тех условиях, в которых они хранились, от тела человека должен был остаться один скелет. И тем не менее они сохранились. Дело в том, что циркуляция воды, что характерна для помещений в монастыре с повышенной влажностью благоприятное условие для разложения тканей. А посмотри на нее. — Колдун посмотрел на уже одетую монахиню, сложившую руки в молитвенном жесте и слегка улыбающуюся. — Они ее не коснулись. Ну разве это не чудо?

— И что способствует такому чуду?

— Никто не знает. Все могут только гадать. Обычно разложение начинается с живота. Конкретно с желудка. Тело вздувается. Газы разрушают его изнутри. Оно зеленеет… но со всеми случаями подобными Беате-Маргарите и многими другими это не так. Конечно же, кровообращение отсутствует, но тела сохраняют свежий вид и даже вполне живой оттенок кожи. Некоторые помышляют о том, что причиной такому чуду является естественное омыление. Благодаря комбинациям внешних и внутренних факторов происходит превращение естественно выделяемого жира в мыло. Происходит реакция наподобие бальзамирования. Но такое происходит достаточно редко. Скажем, такое точно не происходило с Беатой и Бернандеттой. Что не удивительно, если принять во внимание божий промысел. Что это чудо или неизвестное науке открытие. Так или иначе, улыбка святой Бернандетты хранит ее секреты.

Священник обтер лоб той же тряпкой, что обрабатывал кожу мумии.

— Итак. — Немного погодя он разложил на столе шкатулки и принялся отыскивать в них реагенты. Все это время его лекции сопутствовали жесты левой руки, принимая форму ребра ладони, указуя то на живот, то в область груди. А иногда, описывая дугу, вновь представляли вниманию колдуна чудесно сохранившееся тело монахини. — Осталось дело за малым. Приготовить химраствор и…

— Облака.

— Что?

— Облака плывут. Видел когда-нибудь, как плывут облака, Поль? Завораживающее зрелище… Люди как облака. Они проплывают мимо тебя и им наплевать на то, что с тобой случилось, на твои чувства, на твои мысли, на то чем ты живешь и почему еще дышишь. Им вообще на многое наплевать.

— А ты себя к таковым не относишь, — священник сдвинул широкие брови, чуть ли не сросшиеся на переносице. Убрал одну из шкатулок в стол. — Я тебя с трудом понимаю. К чему ты сейчас это сказал. Что-то случилось?

— Пустое.

— Мне бы не хотелось, чтобы наша беседа показалась тебе пустой. Поэтому я скажу тебе, — сказал священник…

Было что-то непристойное в том, как она готовила завтрак.

Яйца, эти птичьи эмбрионы, разлились по плите с шипением и взрывающимся жиром. Мадам Леви стояла к нему спиной, не очень дружелюбно предложив войти внутрь небольшого салончика располагавшегося где-то в боковом крыле дома. Полное запустение и тишина после ночных пирушек как-то странно искажали пространство вокруг. Оно не шло этому дому. Было чуждым и противоестественным. И все же от него исходили какие-то тягуче-положительные фибры. Сонливости что ли? Дом отдыхал после ночного разгула.

Кроме одной единственной прибиральщицы меланхолично натирающей пол, он больше никого не заметил.

— У нас сейчас не лучшее время для приема гостей. — Мадам Леви обернулась лишь на секунду, чтобы взять со стола перечницу и солонку. — Для своих девочек я ничего не жалею. Знаете, сколько сейчас стоит перец на биржевом рынке?

— Догадываюсь.

— Тридцать орринов за десять грамм. — Она вытерла нож от слизи и облизала пальцы. Губы без помады. Глаза она не успела закапать белладонной, отчего зрачки сужены и являли собой старческую изнеможенность.

— Поль мне сказал то же самое. — Притом, что она была жгучей брюнеткой (коротко стриженый волос был уложен по старой моде), — это вызывало бы благоволящий консонанс, если бы не полопавшиеся сосуды в белках. Одета она была в свой постоянный наряд из пурпурно-черной тафты, что хорошо гармонировал с цветом ее лица и открывал взору колдуна руки лишь у самых оснований ладоней — смуглые и невероятно гладкие. Рот был точенным с волевой складкой, скулы — высокими.

Он никогда раньше не замечал ее в зале. До того момента, когда она приютила и накормила Хорька.

— Что тридцать орринов стоит не только перец. Но и доброе утро.

— В каком смысле, — приподняла она бровь.

— В том смысле, что все, чего-то стоит. Только доброе утро не стоит ровно ничего. Разве что… десять орринов. Сколько это будет в серебре. Думаю, тридцать. По-моему, такой курс на бирже в данный момент. Может быть, я ошибаюсь. Все возможно в этом странном мире и этой странной стране…

Среднего возраста. Быть может чуть старше, чем средний возраст. Быть может, чуть выше него.