Валентин Маслюков - Погоня

Выбор ученого школяра выпал, по видимости, на Золотинку — шустрого мальчика с возбужденным румянцем на щеках и сверкающими глазами. Ученый юноша однако успел лишь промямлить «э! послушай, малыш!», когда все разъяснилось само собой: от перекрестка, где улица разламывалась натрое, слышался нарастающий топот копыт, и по особенному испугу прохожих, которые оглядывались и метались, не зная, куда прятаться от скачущей конницы, можно было понять, что там-то и происходит главное.

Все, что Золотинка успела, — это шарахнуться к стене, где несколько весьма независимых мальчишек готовились засвистеть — буде противник обратится в бегство. Золотинка и школяр, пожилой юноша лет сорока, вскочили на крылечко из двух ступеней — разметая все на своем пути, скакали конные лучники в кольчугах и шлемах, брызнули расшибленные огурцы, конница с храпом неслась мимо.

За спиной последнего всадника мотался парень в белой вышитой рубахе — половой из только что оставленной харчевни, вспомнила вдруг Золотинка. Хозяин, значит, заранее послал человека оповестить стражу, и получается, что, погнавшись за котом, Золотинка чудом выскользнула из западни… Ненароком оглянувшись, признал тут пигалика и хозяйский малый, он хватил лучника за кованое плечо: да вот он! назад! держи! Понадобилось еще несколько истошных воплей, чтобы вразумить расскакавшихся лучников; из харчевни выскочил и орал, сотрясаясь брюхом, хозяин. Всадники осаживали коней и опять же крушили под вой торговки огурцы, а Золотинка уже частила ногами, улепетывая в сторону перекрестка.

Опутанная сетью, она неслась с невозможной для человека прытью и отчаянно виляла среди остолбенелых, словно варенных от изумления зевак. Но никакая сеть не могла защитить Золотинку от стрелы — что-то жестко звякнула и сверкнуло в воздухе. На углу Золотинка резко прянула вбок, перепрыгнув через единственную ногу убогого, который расселся тут со своей чашей.

Дело обернулось худо: весь город, кажется, бросился в погоню, провожая беглеца улюлюканьем и камнями. Молва, свист и гомон поспевали вперед Золотинки, поднимали на ноги и ленивых, не было ни малейшей возможности укрыться от всевидящего ока толпы — люди хватали палки.

Звон копыт и лошадиный храп наседали на спину — Золотинка вильнула в крошечный тесный дворик, едва не сбивши у входа старуху, и из этого дворика, где возле окутанной паром кадки распрямилась женщина с мыльными по локоть руками, проскочила в другой, чуть просторнее, со всех сторон замкнутый… но — о, чудо! — без единого соглядатая.

Нужно было, не теряя даром мгновения, развязать торбу, выхватить мешочек с пеплом, тоже завязанный, пепел развеять и потом еще — боже! — нащупать за ухом Эфремон, заклятие — и все это сплясать на счет раз, два и три! Золотинка теряла время здесь — перетряхивая торбу в поисках мешочка, долю мгновения теряла там, мгновения проскальзывали неудержимо. Лихорадочно действуя, Золотинка металась взглядом, видела и не понимала: наваленный под стены мусор, располовиненные, вросшие в землю, полусгнившие бочки, кузов тележки без колес, мотыгу, открытую дверь, откуда еще никто не вышел, и порушенную стену с остатками крыши над тем местом, где виднелось голое нутро разваленного по неведомой причине домика. Все это печаталось в сознание без толку и осмысления, без памяти; Золотинка, зажав между ног торбу, рванула тесемки мешочка с пеплом и обнаружила перед собой молодого мужчину в колпаке, лицо его сразу же исказилось страхом и злобой, он судорожно хватил взглядом брошенную на землю мотыгу. А Золотинка не удержалась — тряхнула пепел, уже бесполезный, ибо невозможно обморочить человека прямо у него на глазах да еще в пяти шагах расстояния, поздно было хвататься за Эфремон и бормотать заклятие.

И хуже всего, что пепел просыпался весь, тощий мешочек опорожнился, не осталось даже пригоршни праха, чтобы повторить попытку в другом месте — там, в развалинах за стеной. «Ребята, сюда!» — ломилась погоня, в переднем дворике храпели лошади.

Не выбирая пути, Золотинка подхватила развязанную торбу и, изловчившись, чтобы избежать мужчину с мотыгой, заскочила в открытую дверь. Двор уже полнился народом, напоследок оглянувшись, Золотинка поймала взглядом бегущего кольчужника с луком.

В темноте она кого-то сшибла и потом, сокрушая горшки, нашла лестницу на верхнее жилье, а там не было очага, чтобы собрать пепел. И еще одна лестница, крутая и скользкая, вывела ее на жилье вверх, под самую крышу — здесь визжала, как резанная, полуодетая женщина, судорожно хваткой стянув под горло рубашку.

Золотинка нырнула в прорезанное на скате крыши окно и, едва зацепившись сетью за косяк, чтобы не скользнуть по соломе, увидела под собой запруженную народом улицу. В тот же миг внизу увидели беглеца — нечленораздельный вой прокатился по узкому ущелью тесно составленных домов, лица обратились вверх.

Сеть позволила Золотинке совершить великолепный прыжок на ту сторону ущелья, на крутую кровлю дома пониже, где она, с грохотом скользнув по черепице, закинула невидимые путы сил аж на самый гребень локтей десять выше. И уже с гребня, озирая чересполосицу утыканных трубами крыш, шпили дворцов и церковные колокольни, улицу и дворы, Золотинка обнаружила новый отряд конницы и городских стражников, которые спешили со стороны площади.

Открытая всем на самом верху, на гребне, Золотинка бежала, прыгая с крыши на крышу, цепляясь за трубы и скользя по скатам, а вой и крики преследовали ее понизу, гремящие улицы, гнилые тупички и дворы передавали беглеца друг другу, как срочное сообщение нарочной почты. Невозможно было обогнать этот гам, и раз-другой сверкнула со свистом стрела — рванула из рук торбу. Золотинка отчаянно качнулась и запала за толстую кирпичную трубу. Хотенчик Юлия из пробитой стрелой котомки пришлось, не теряя времени, переложить для верности за пазуху.

Крыши стали небезопасны, нечего было и думать, чтобы спуститься на землю, не более того улыбалось Золотинке оставаться на месте в сходящей клином щели — погоня, сметив убежище пигалика, стягивалась со всех сторон, верно, они уж поднимались по внутренним лестницам дома к чердачным окнам, рассчитывая так или иначе добраться до затравленной дичи.

В толще соломы перед глазами торчал оперенный хвост глубоко впившейся стрелы.

Вообще говоря, рассуждая, следовало бы просто сдаться властям… Сдаться, не дожидаясь, пока подстрелят. Но был бы то, наверно, не выход — исход, и совсем никудышный, пустой и жалкий. Кто поручится, что таким образом, через подземелья Приказа надворной охраны Золотинка попадет к властителю Словании Рукосилу-Могуту? Слишком высоко он стоит, великий чародей, слишком далек от мелкой попавшей в тенета охраны мошки. И едва ли Золотинкиного красноречия хватит, чтобы добраться через тюремщиков до государева уха. Если и попадет она тогда к чародею, то в цепях, — не лучшее начало для схватки.