Марина Дяченко - Корни камня

…Около полуночи ему приснилась мама — и он, как обычно, проснулся. Сны забываются, если вовремя не проснуться, а он не мог позволить себе такой роскоши.

Сон был хороший и странный. Как будто он лежит в ванне, в теплой воде — с головой, и смотрит на маму из-под прозрачной, бликующей поверхности. А ее руки водят по телу шершавой губкой, заставляя фыркать и смеяться от удовольствия. А лицо — там, высоко-высоко — кажется солнцем над поверхностью озера. То есть он никогда не видел ни озер, ни солнца — но, наверное, все это выглядит именно так…

Он открыл глаза.

Сонно мигала синяя ночная лампа. Из угла, где дышал кондиционер, тянуло холодом; еле слышное «фыр-фыр-фыр» только подчеркивало абсолютную ватную тишину этой ночи.

Спальный квартал. Резиденция Командора. Полный комфорт.

— Саня, — хрипло сказал Ивар.

Брат спал.

Тогда Ивар встал, завернулся в огромный — не по росту — купальный халат и босиком вышел в коридор. Полосатые полы халата волочились за ним, как шлейф.

Комнаты отца располагались уровнем выше. Ивара не заботило позднее время — он знал, что отец порой не спит и до часа, и до двух. На то он Командор…

Аварийный люк был заперт, но Ивар знал отмычку. Другое дело, что не пристало мальчишке пользоваться без спросу аварийным люком — ну так на то он Ивар…

Уже сдвигая круглую, как луна, крышку, он бросил взгляд на мигающую панель и удивился: отец, оказывается, отключил в спальне гравитацию. У Ивара есть шанс выплыть из темноты в развевающемся халате, как настоящее привидение…

Выплывать он не стал.

В свете желтого светильника, имитирующего живой огонь, спальня отца казалась огромной и таинственной; здесь и там величественно и плавно парили брошенные вещи — прямо перед обомлевшим Иваром проплыла, обнимая рукавами воздух, белая ночная сорочка. Заселившие комнату одежды просвечивали, как медузы в толще вод; посреди спальни, в метре от пола, бился в судорогах человеческий клубок.

Ивар не сразу понял, что происходит — первой реакцией его был страх, леденящий, липкий, с холодным потом. Отец его, Командор Онов, то выгибался дугой, обращая к обомлевшему сыну запрокинутое лицо с полузакрытыми невидящими глазами, то сжимался в комок, стискивая в объятиях кого-то, и вокруг двух соприкасающихся голов стояло прозрачное облако летящих волос. Комнату наполняло хриплое дыхание — надрывное, со стоном, как от сильной боли.

Светильник заливал бронзой пульсирующие тела, выхватывая из полутьмы то рельефно напряженную спину, то гладкое женское бедро, то стиснутые на чужом плече пальцы; двухголовое существо плавно поворачивалось над полом, и на полу ворочалась тень — огромный осьминог.

Потом женщина забилась и закричала, извиваясь в руках Командора; голос был до неузнаваемости изменен, но Ивар узнал Регину.

Он давно уже понял, что следует поскорее повернуться и уйти — и все же стоял в темноте люка, вцепившись в мокрый от пота металл. Стоял и смотрел, как тела расслабляются, как ласково фривольничают руки, как отец его блаженно улыбается, чтобы тут же спрятать лицо между круглых, как надувные шарики, грудей…

Сегодня Ивар видел во сне маму!.. Теплая вода, теплые руки… Солнце над… Он пришел, чтобы поговорить о ней с отцом…

Неслышно закрылся люк. Он стоял в темном коридоре, и ему казалось, что низкий потолок сейчас опустится на его голову.

Как?!

Как можно?!

Халат волочился следом.

— …Я думал, ты взрослее, — сказал Саня.

Лучше бы он помолчал.

Ведь это мама, когда Ивар капризничал, ведь это мама обычно удрученно качала головой: «Я думала, ты взрослее…»

— Мамы уже пять лет… нету, — сказал Саня.

Ивар скривил губы. Он что, не соображает, о чем говорит?! Пять лет нету значит, не было никогда?..

— Они же… взрослые люди. Разве ты не понимаешь?

Саня делает вид, что понимает. Страшно мудрый в свои пятнадцать лет. Как учебник физиологии.

На маленьком экране жили своей обособленной жизнью утренние новости; на долю секунды мелькнул некий напряженно работающий завод, потом Ратуша с отдаленной фигуркой отца, потом отец крупным планом — распахнутый серый глаз на все экранное пространство. Смена ракурса… Ивар уперся взглядом в улыбающийся рот Регины. Координатор Общественного Согласия должен улыбаться… Это так оттеняет серьезность Командора…

— Ивар, — тихо попросил Саня.

Он смотрел, как движутся ее губы. Ни у одной из женщин Города нету таких круглых розовых губ в обрамлении едва заметных золотых ворсинок. Еще несколько часов назад отец пробовал эти губы на вкус.

Отвратительно. Цветная имитация из учебника физиологии — Ивару никогда не нравились эти уроки. Посмотрите, дети — вот пестик, а вот тычинки…

Она пользуется духами. Она не носит стерильного белья, и потому у нее есть свой собственный запах — запах кожи и сладкой косметики. Душный запах.

— Ивар…

На экране тянулись теперь ничего не значащие кадры; равнодушный голос дважды повторил, что пропала без вести шлюпка, бортовой номер такой-то, с тремя членами экипажа… «Исчезновение связывают с именем находящегося в розыске Кая Коваля, местонахождение… Всякий, кто располагает сведениями…»

— Ивар, неужели ты думаешь, что отец… способен… забыть маму?!

«…и поставить об этом в известность службу безопасности».

С экрана смотрело жесткое, длинноносое лицо с тонкой полоской усов над узкими губами. Старый фотопортрет, и дрянного качества.

— Ивар… Регина, ну, у них… Это другое. Не надо… осуждать.

Ивар повернулся, чтобы ответить — в этот момент динамик над дверью тихо спросил:

— Мальчики, можно?..

Он почувствовал запах прежде, чем она переступила порог. Точно такая же, как была только что на экране — свежая и смеющаяся; Ивар понял вдруг, что не видит на ней одежды, что взгляд его проникает сквозь ее легкий просторный костюм.

Она поймала его взгляд. Ивар готов был поклясться, что она и поняла его, но вместо того, чтобы смутиться, тепло улыбнулась:

— Что с тобой, малыш?

Мутная волна стояла у самого горла; Ивар понял, что захлебнется, если не ответит этой благоухающей твари.

И он ответил.

…«Герцогиня» была маленькой шлюпкой, подарком Сане на пятнадцатилетие очень дорогая, красивая, удобная в управлении вещь с целым веером встроенных маршрутов.

Ивар взломал автопилот на шестой минуте после старта. Саня смолчал, потому что была та утренняя сцена, ласковая рука Регины на Иваровом плече и все, что за этим последовало… Саня вспомнил пятна, покрывавшие белое лицо брата — и смолчал.