Вероника Иванова - Право быть

— Доброго... — Роллена не успела закончить приветствие: герцог запахнул полы мантии, сел в единственное кресло и сухо спросил:

— С чем пожаловали?

Девушка опять не удержалась и поклонилась, хотя уже с намного большим достоинством, чем в прошлый раз.

— Дело защиты крови, доу.

— Позвольте угадаю! Моя престарелая сестрёнка никак не угомонится? Можете передать ей мои наилучшие пожелания поскорее сдохнуть. Бесится оттого, что её больше не приглашают ко двору, и поэтому решила напоследок напакостить всем, до кого доберётся?

— Доу, заявление маркизы было рассмотрено Опорой трона и принято к расследованию. Мы пришли сюда, чтобы засвидетельствовать...

— Засвидетельствовать моё падение? — Герцог зло расхохотался и тут же мгновенно избавился от малейших следов улыбки на лице и во взгляде. — И кто призван быть свидетелем? Простолюдин, желающий выслужиться, и девица, даже не умеющая выговаривать слово «честь»?

Роллена покраснела. Благодарение богам, что в сумерках зала краска, залившая лицо девушки, смотрелась не столь ярко, как при дневном свете, но суть произошедшего от отсутствия солнечных лучей не изменилась. Дядюшка Хак намеренно оскорбил мою спутницу.

Действовал подобным образом с целью поскорее избавиться от нашего присутствия? Посмотрел и справедливо решил, что ни девушка, ни я не сможем оказать сопротивления? Расчёты, может быть, произведены верно, однако не учтено одно важное условие задачи. Моё неприятное удивление.

Не могу сказать, что хорошо знаю герцога, но все наши встречи убеждали в том, что Магайон — человек чести, пусть временами излишне суровый и взбалмошный. А теперь получается, что братец, если и ушёл от сестры, то не дальше соседнего угла комнаты? Не могу поверить. Герцог выглядит и ведёт себя так, будто постоянно чувствует угрозу, и это очень странно. Кто может представлять опасность для столь влиятельного дворянина? Думаю, даже король не решится напрямую велеть дядюшке Хаку распрощаться с мыслями о женитьбе. Нет, что-то здесь не так. Мужчина, сидящий напротив нас и напряжённо ожидающий развития событий, а не наслаждающийся зрелищем униженной женщины, готов сражаться и оборонять... Но что именно? Неужели свою любовь? Неужели неизвестная девица настолько его покорила? Я хочу на неё посмотреть. И поскорее!

— Нет ничего дурного в том, чтобы честной службой зарабатывать уважение. Но бить противника не своим, а услужливо подставленным руками блудливых лицемеров оружием постыдно. И не для того, кто принимает, а для того, кто наносит удар.

Дядюшка Хак меньше всего был готов получить ответ, а уж отпор и подавно.

— И что означает сия витиеватая отповедь? Что я...

— Вы поёте с чужого голоса, герцог. И мне искренне жаль, что у вас не достало собственного таланта что-то сочинить.

Он побледнел, подаваясь вперёд:

— Ты обвиняешь меня во лжи?

— Не вас, а тех, кого вы слушаете или слышите. И, право слово, в некоторых случаях лучше оказаться туговатым на ухо, нежели иметь тонкий слух!

Наверное, я немного перегнул палку, объявляя Магайона чужим подпевалой, но, с другой стороны, лучшего способа ответить равным оскорблением не было. Любую женщину можно обидеть, назвав шлюхой, это известно всем. Но когда дело касается мужчин, почему-то ищутся потаённые поводы, создаются сложнейшие конструкции, либо беседа переходит к сравнению качественных и количественных характеристик плоти в отрыве от духа, а между тем нет ничего проще, чем оскорбить мужчину, не прилагая сил и не скатываясь до площадной брани. Нужно всего лишь сказать ему: эй, парень, а ведь у тебя нет своего мнения, ты всего лишь кому-то подпеваешь. Получается одновременно упрёк в неосведомлённости, в подчинённости кому-либо, а значит, слабости и признание собеседника ничтожным противником. Действует безотказно.

Герцог тяжело опёрся о подлокотники кресла, очень медленно поднялся на ноги и ещё медленнее приблизился ко мне. Остановился, когда между нашими носами осталось не более дюйма пространства, и тихо, но внятно проскрипел:

— Если ты хотел меня разозлитъ, тебе это удалось.

— Я преследовал несколько иную цель, но удовлетворюсь и этой.

— А я — нет.

Он смотрел мне прямо в глаза, не мигая и не двигая ни единым мускулом лица, казалось, даже произносимые слова звучат не изо рта, а откуда-то со стороны, только влажное дыхание, касающееся моей кожи, уверяло: герцог всё ещё жив.

— И что же может удовлетворить вас?

— То, что принято между благородными людьми.

Опять хочет указать мне на моё низкое положение? Пожалуйста. Только если я соглашусь с предложенной ролью, его обида останется неотомщённой, а расстраивать старого человека... По меньшей мере, невежливо.

— Я могу принять ваш вызов, не сомневайтесь.

Герцог сузил глаза, попробовав взглянуть на меня по-новому. Видимо, сообразил наконец-то, что все камни Опоры обладают офицерскими чинами, а офицер всё равно что дворянин, по крайней мере в деле защиты собственной чести.

— И примешь?

— С безграничным удовольствием.

— Не думай, что меня так уж легко победить. Я не настолько стар.

— Ваше намерение жениться это только подтверждает.

Он то ли фыркнул, то ли рыкнул, но, как известно, дуэль назначается лишь по первому оскорблению, а все последующие, так сказать, милый маленький довесок, не более.

— Когда и где?

— Где — выбирать вам, меня устроит любое место, а вот когда... Дайте подумать. Не раньше, чем я выполню порученное мне задание. Служба не позволит.

— Оружие?

— Обычное дуэльное, полагаю. Шпага.

— Дага?

— Зачем? Мы же не собираемся наносить друг другу увечья? Мы просто собираемся убить друг друга, верно?

Взгляд Магайона ответил полнейшим согласием.

— Я извещу вас о месте, когда... Весь этот фарс завершится.

— И чтобы поскорее закончить дело и приступить к развлечениям, не могли бы вы познакомить нас со своей избранницей?

Герцог вновь посмотрел на меня, как на злейшего врага, но, поскольку разум подсказывал, что моя просьба не только уместна, а и подтверждена данным мне приказанием от вышестоящих лиц, дядюшке Хаку не оставалось ничего иного, как крикнуть в сторону двери:

— Эй, кто-нибудь! Позовите вашу будущую госпожу!

Она не была писаной красавицей, и, самое главное, она не была молода. Женщина лет тридцати пяти, не менее, с правильными чертами лица, но уже становящейся тяжеловесной фигурой, судя по пышной груди и раздавшимся бёдрам, не избегшая тягот рождения ребёнка. Милая, но не более того. Удивительный выбор для герцога, ничего не скажешь.

Я мог бы оправдать юную прелестницу, потому что любому мужчине на склоне лет хочется быть окружённым юностью и красотой, более того, юное тело надёжнее продолжит род, чем уже изрядно потрёпанное жизнью. Если герцог желал обзавестись наследником, то, мягко говоря, пошёл не в том направлении. Если надеялся получить понимание и верность... Что ж, такое объяснение больше похоже на правду, хотя женщина не выглядит умницей.