Далия Трускиновская - Аметистовый блин

Таким образом удастся избавиться от влияния перепуганного артиста и пустить в ход свое собственное влияние.

Приняв это удивительное решение, Сережа как-то не подумал о свечке, тряпке и разбросанном на трех ночных перекрестках горохе. Вспомнил он о навеки утраченном венце безбрачия уже когда подъехал на Майкином «гольфике» к дому Лилианы и искал, где бы припарковаться.

И стало ему жутко!

Тем более, что ехал он к Лилиане отнюдь не с пустыми руками, а купил завернутые в целлофановую кружевную юбочку розы. Такого с ним уже четыре года не случалось…

Сережа не питал матримониальных намерений. При одной мысли о законном браке его кулаки сами собой сжимались. Но эти розы… Должен ли мужчина, идущий просто-напросто совращать женщину, вооружаться таким многообещающим букетом?

Если бы Сережа не был атлетом, он сунул бы розы в мусорник и дал деру. Но у него было особое понятие об атлетизме. Человек, перетаскивающий за тренировку несколько тонн железа, не может отступать, хоть тресни! Человек в броне накачанных мышц не имеет права на страх. И так далее.

Поэтому Сережа выставил перед собой букет, как, возможно, его далекий пещерный предок при встрече с саблезубым тигром выставлял перед собой дубину, и двинулся вверх по лестнице.

Лилиана жила на пятом этаже. Когда Сережа приближался к третьему, он услышал шаги. Кто-то бежал по лестнице, и, судя по тому, что не налетел на атлета, не сверху вниз, а снизу вверх.

Ес-тест-вен-но… тьфу, до чего же прилипчивым оказалось разбитое на выразительные слога словечко!.. Так вот, естественно, Сережа на эту побежку не обратил никакого внимания. Мало ли кто и зачем по лестницам носится. Тем более, что ждал его подлинный сюрприз.

Он уже заносил ногу на последнюю ступеньку, когда дверь Лилианиной квартиры распахнулась и оттуда вылетела большая дорожная сумка. Она была запущена слабой и неумелой рукой – даже по лестнице не прокувыркалась, а шлепнулась в двух шагах от двери.

Вслед за сумкой выскочил человек – и тут же дверь захлопнулась.

Узнать человека было затруднительно – сперва Сережа даже подумал, что ему раскроили голову и наружу посыпались мозги. Но странные это были мозги, какого-то свекольного цвета с белыми кляксами, и они именно сыпались, а человек обеими руками их еще и стряхивал.

Сережа пригляделся…

– Хорош, – неодобрительно сказал он.

– А, это ты? – удивился Маркиз-Убоище. – Ну, ты – вовремя!

Он вытер благородную физиономию и облизал руку.

– Майонез? – уже сообразив, что это за мозги такие, спросил Сережа.

– Ну!.. – Маркиз-Убоище вычесал пятерней из густых волос кусок селедки, взял его двумя пальцами, как бы собираясь съесть, но поморщился и выкинул в лестничный пролет.

Сережа мог бы поклясться – «селедку под шубой» Лилиана изготовила в той самой салатнице, куда лила заряженную воду и клала заговоренные камни.

Вдруг дверь приоткрылась, на лестничную площадку вылетел поношенный мужской башмак немалого размера, после чего дверь с треском захлопнулась.

Маркиз-Убоище уставился на обувку в недоумении.

– Это не мой! – заявил он. – Я такого фасона не ношу!

– И ног у тебя, кажется, две штуки, – отметил Сережа.

Сообразив, что произошло, филармонический артист кинулся требушить сумку. И извлек из нее довольно элегантную мужскую туфлю, опять же – всего одну.

Сережа посмотрел на ноги артиста – и увидел разномастные шлепанцы…

Маркиз-Убоище позвонил в дверь – и, разумеется, ему не открыли. Тогда он заговорил мощным, звучным, хорошо поставленным и запросто пронизывающим межэтажные перекрытия голосом.

– Я уйду! – вещал он. – Я охотно уйду! Я не собираюсь обременять! Но мне не в чем уйти! Я не могу в разных! Я прошу вернуть мою обувь!

– Отойдите от двери! – голос ведьмы тоже был звучен, хотя и в другой октаве. – На пять шагов!

– Я свалюсь с лестницы! – оценив пространство, пообещал Маркиз-Убоище.

– Тем лучше!

Проконтролировав в глазок, как бывший избранник выполнил распоряжение, Лилиана снова приоткрыла дверь и выбросила почти новую кроссовку.

– У нее богатая биография, – прокомментировал Сережа. – Попытайся еще. Может, через полчасика образуется пара.

– Помойка тут образуется… – проворчал филармонический артист. – Ну, что такого я ей сказал???

– Давай-ка сделаем паузу, – предложил атлет. – Как будто ты смирился и ушел. А я позвоню, словно только что явился.

– А если она тебя видела в глазок?

– Ну, наверно, она бы мне что-нибудь сказала. Давай-ка забирайся этажом выше и посиди там пять минут.

Маркиз-Убоище подхватил сумку – и тут лишь осознал, что в руках у Сережи не гриф от штанги или тренажера, а букет роз.

– Так это из-за тебя? – в полнейшем изумлении спросил он. – Ну, ты даешь! Не женщина, а эстафетная палочка!

Сережа сдвинул густые брови и переложил букет в левую руку. Все-таки бить ему привычнее было правой.

– Ты допросишься, – негромко сказал он.

Маркиз-Убоище расхохотался.

– А я-то голову ломаю – чего она про тебя проповедует?! Принимайте согласно описи!

Филармонический артист был в состоянии близком к истерике. Вроде бы и издевался над дурацкой ситуацией, но с не менее дурацким подлинным надрывом. Сережа стал надвигаться на него, по опыту зная, что и этого должно хватить.

– Только не в ухо! – с тем Маркиз-Убоище, бросив сумку, и порскнул вверх по лестнице.

Он преодолел пролет в четыре прыжка – но за поворотом увидел нечто такое, от чего вскрикнул радостно:

– Во, блин!

И стал, выплясывая на площадке между этажами, раскланиваться в подлинном стиле семнадцатого века, по «Основам сценического движения» профессора Коха.

Что-то черное мелькнуло вверху за перилами. Маркиз-Убоище стал задом спускаться с лестницы, метя ступеньки перьями воображаемой шляпы.

– Добро пожаловать, ваше преосвященство! – выделывался он. – Дожили до светлого дня!

И Сережа понял, кто там прятался на шестом этаже – при наперсном кресте и при кейсе…

Отец Амвросий неторопливо спускался. Уж чему обучили в семинарии бывшего энергетика – так это блюсти достоинство. Увидев Сережу с букетом, он остолбенел.

– Вот и встретились, – сказал Сережа.

Отец Амвросий смотрел на розы, приоткрыв рот. Сережа удивился этому взгляду, отнес руку с цветами в сторону и внимательно изучил их – не помялись ли, не сломались ли? Розы-то были целы, а вот Сереже стало неловко. Он вообразил, что сейчас отчебучит взбудораженный событиями и, увы, относительно трезвый артист. И окаменел, зная – если Маркиз-Убоище выскажется во фривольном стиле, рука сама долетит до единственного здорового уха, так что лучше затормозиться до предела.

Красавец-батюшка решительно не понимал, что тут творится, но попытался взять власть в свои пастырские руки. Хотя паства была – врагу такой не пожелаешь…