Вера Камша - Сердце Зверя. Том 2. Шар судеб

– И остался бы один.

– Ты не можешь быть один.

– Не могу, вот прямо сейчас и не могу. Когда они закончат?!

– Они только начали. Не вздыхай, твою сестру причесывают дольше.

Эвро плаксиво тявкнула, словно понимая, что еще ждать и ждать. Марианна засмеялась, левретка залилась лаем. Нет, собачонка ничего не поняла – она услышала шорох за дверью. Или кого-то унюхала.

– Госпожа баронесса, – возвестил камердинер барона, – к господину маршалу. Срочно.

Вот и отдохнул…

– Хорошо, – начал Робер, но давать разрешение не потребовалось: гвардейский теньент уже ворвался в будуар и застыл, именно застыл посреди комнаты, косясь на Марианну. Та подхватила взвывшую Эвро и без лишних слов вышла. Жена маршала может быть только такой.

– Мы одни, – бросил Эпинэ, чувствуя себя вновь в лесу Святой Мартины. – Что случилось?

– Окделл убил королеву.

– Что?!

– Окделл убил королеву, – повторил гвардеец, словно не замечая, что его трясут, – и фрейлину… Дрюс-Карлион.

– Убил? – вцепился в хвост надежды Эпинэ. – Она умерла?..

Теньент молча кивнул. Перекошенная физиономия говорила сама за себя. Сестра умерла, можно было не торопиться, но Робер бросился вон из комнаты. Гвардеец помчался за маршалом. В коридоре уже торчал Коко, высыпали на лестницу и слуги, хорошо, что еще не начали съезжаться гости! Эпинэ на бегу замахал на барона руками, тот отскочил, в глубине дома выли псы. Марианна угадала: Катари не будет старой, никогда не будет!.. Как она смотрела на чужие маки, словно знала… Выжить при Сильвестре, при Манриках, при Альдо и так дико…

– Где он?

Гвардеец опять понял.

– Сбежал… Через Весенний садик… Тревогу подняли не сразу. У Окделла было время.

– Кого он еще?.. – Дикон, убивающий женщин… Немыслимо! Этого не может быть, тут какая-то ошибка! И она будет стоить дурню головы, если его найдут. Если он вообще жив…

– Дрюс-Карлион, – назвал гвардеец. Он уже говорил кто, но имя стекло с памяти, как вода. – Она прошла к ее величеству… Монах… который врач, говорит, у нее… у фрейлины перерезана яремная вена…

– Это не Окделл!

– Больше никто не входил…

Никто?! Во всех дворцах есть тайные выходы. Если о них никто не слышал, это не значит, что их нет. Надо искать и найти! Дик вышел, и тут какая-то мразь…

– Кто еще к ней приходил? Я про Кат…

– Штанцлер.

– Штанцлер?! – Она же говорила, что примет гадину… Вот и приняла…

– Штанцлера уже не было, когда Дрюс-Карлион вошла…

Все равно дело в нем! Девица Нику… Старая сволочь!

– Кто ищет Окделла? И где?

– Генерал Карваль послал людей в дом Алвы и по городу… За Штанцлером тоже поехали. И за его высокопреосвященством, и за мэтром Инголсом.

Никола ничего не забудет и ничего не перепутает. Когда за дело берется Карваль, можно не спешить…

Конюх оседлал бы Дракко не хуже Робера, но стоять и ждать Эпинэ не мог. Надо было делать хоть что-то, и не когда-нибудь, а сейчас! Полумориск беспокоился, чувствовал, что с хозяином неладно. Коня гвардейца не расседлывали, можно было взять его, но понять, что минуты ничего не решают, Робер был в состоянии. Катари уже ушла, как и Жозина. Без него. Если б он помчался во дворец с письмом Эрвина, а он вновь, нет, не опоздал, просто не подумал. И другие не подумали, даже Никола, только убил не Дикон. Что угодно, но это не он!

Последняя пряжка застегнулась с трудом, она и раньше упрямилась. В распахнутую дверь конюшни ломилось солнце, радостное, как скачущие по двору воробьи.

– Монсеньор, – подал голос гвардеец, – сейчас на улицах людно.

– Не бойтесь, я никого не убью.

Дома еще ничего не знали. Слуги распахивали ворота, принимали Сону, спрашивали, что подавать к ужину. Дикон не знал, как скоро за ним прискачут чесночники, но времени было в обрез. Будничным тоном юноша велел переседлать мориску и так же спокойно и ровно спросил о Штанцлере. Бывший кансилльер не появлялся. Этот долг все равно придется отдавать, но раз сейчас это невозможно, займемся другим. Юноша поднялся в кабинет. Следовало сжечь важные бумаги, но важных бумаг после устроенного временщиками обыска не осталось, а тратить время на неважные было непозволительной роскошью. Дикон отпустил камердинера и принялся наполнять кошели золотом и ценностями. Давно не напоминавшее о себе плечо разнылось, это было некстати, но и только. Ричард сменил рубашку и сапоги, надел под темный дорожный камзол морисскую кольчугу и снял со стены украшенный карасами кинжал. Юноша уже носил его вместо отцовского, пока тот согласно договору лежал в церкви. Теперь меченный вепрем клинок остался в груди королевы. Дик не стал его вырывать, и вовсе не потому, что брызнувшая кровь выдала бы его первому же стражнику…

– Эмиас.

– Да, монсеньор.

– Я принял решение. Немедленно уберите икону Октавии и уничтожьте. Все остальное пусть остается как есть.

– Да, монсеньор.

– Я сказал – немедленно.

– Прикажете заказать замену?

– Что? Да… Пусть будут… святой Алан и святая Мирабелла.

– Монсеньор, под парные иконы придется переделывать весь иконостас.

– Проклятье, пусть их нарисуют на одной!

– Если мне будет позволено заметить…

– Не будет.

Последнее, что он сделает здесь, – это избавится от лживой шлюхи, корчащей из себя святую. Таким нельзя молиться, но при виде таких не молиться невозможно. Значит, икона сгорит. Среди нынешних мазил никто не сможет ее повторить, пусть сколько хотят малюют опущенные глаза и сложенные на груди руки, они никого не сведут с ума, не заставят поклоняться подлости, не заставят именем этой подлости забыть о Чести. Наваждение должно сгореть, что до всего остального… Ричард глянул во двор, потом на часы. Сону еще не привели. Что ж, потратим оставшиеся минуты на письма, то есть на записки, их и нужно-то всего две.

« Робер! »… Нет, не так. « Герцог Эпинэ, я сделал то, чего требовали обстоятельства и Честь Скал. Отныне наши пути расходятся. Я покидаю Кабитэлу, так как мой сюзерен мертв, а никто другой судить Повелителя Скал не вправе. Моя дорога останется дорогой Чести, я желаю тебе удачи »… нет, « я желаю Вам покоя и здоровья, но лучше нам в этой жизни не встречаться. Ричард, сын Эгмонта ».

Спрут, уходя, накорябал триолеты, но у него была целая ночь, а не несколько минут, к тому же писать стихи надо либо лучше Веннена, либо никак. Со второй запиской было совсем просто: Ричард благодарил полковника Блора за службу, оставлял ему все, что есть ценного в доме, и просил отслужить молебен в память герцогини Мирабеллы и ее дочерей. Песок прикрыл написанное золотистой волной забвения. Со двора донесся шум – переседланная Сона стояла у крыльца. Пора.

Прощаясь, Дикон окинул взглядом золотистый от солнца и алатского шелка кабинет. Прощай, дом, в котором было место всему – горю, радости, страху, удивлению и снова горю… Запечатанные письма легли под бронзового вепря. Зверь гордо отвернулся от бросающего его хозяина, и Дикон не выдержал, сунул тяжелую фигурку в одну из сумок, а письма придавил подсвечником. Герой Дидериха оставил бы за собой пожирающее прошлое пламя, но написать об этом проще, чем сделать.