Nik Держ - Кулаком и добрым словом

— Повелитель!

Карачун ворвался в шатёр Толмана словно ураган.

— Лазутчик сбежал! Убил стражу… — он осёкся.

Выпотрошенная рабыня и окровавленное тело Толмана, лежащего навзничь, привело его в ужас. Телохранитель, потеряв голову, кинулся к своему господину. Бережно перевернув его на спину, Карачун приложил ухо к залитой кровью груди хана. Сердце билось — повелитель жив. Толман с трудом открыл глаза: вокруг всё плыло. Наконец, ему удалось задержать взгляд на лице Карачуна.

— Это ты, — с облегчением прошептал хан.

— Господин, что случилось? — взволнованный голос Карачуна дрожал.

— Позже… позже расскажу. А сейчас распорядись… пусть здесь уберут!

Он вяло кивнул головой в сторону мертвой наложницы.

Весь последующий день Толман не находил себе места. Его до дрожи в коленях страшил гнев покровителей рода. Но богам как всегда не было дела до пятнадцатого сына хана Кури. Небо не обрушилось на землю, его не сожгло небесным огнём, не растоптала копытами повелительница лошадей. Одним словом, с ним ничего не случилось. Боги не замечали столь мелкую букашку, или не хотели замечать. Но на всякий случай Толман не выходил из своего шатра весь день, с нетерпением дожидаясь ночи. И вот долгожданная накрыла своим черным покрывалом землю. Сон не шел к Толману, сказывалось напряжение прошедшего дня. Хан долго ворочался, пока его взгляд не упал на золотого идола.

— Приди! — воззвал Толман к Мору, и в следующее мгновенье провалился в глубокий сон.

Снова мрачная серая пустошь ни капли не изменившаяся с прошлого раза. На этот раз Толман стоял у подножия величественного костяного трона, искусно украшенного страшными резными масками духов тьмы. На троне восседал Мор. Увидев хана, он радушно улыбнулся:

— Ты принял верное решение хан Толман! Если ты будешь и дальше слушать меня, то я могу предсказать твое недалёкое будущее: хан объединенных печенежских плёмен, великий завоеватель, и прочая, прочая, прочая… Но для достижения этого нужно вот что…

Холодный ночной ветер разорвал клочья тумана, и взорам изумленных путников предстал частокол. Толстые нетесаные бревна частокола венчали многочисленные черепа: человечьи, лосиные, медвежьи и волчьи, даже какие-то неведомые, коих было больше. Черепа светились в темноте мертвенным голубым светом, напоминая лесные бродячие огоньки.

— Вот тебе и костерок, — пробормотал Кожемяка, — никак на Ягу наткнулись!

— Яга не Яга, но не простой человек здесь живёт!

— Сожрёт, как пить дать, сожрёт! — расстроился Никита.

— Двум смертям не бывать… — хорохорился Морозко. — Пошли что ли?

На поперечной балке ворот висела огромная желтая черепушка, увенчанная острыми рогами, которые росли, как ни странно, прямо из пасти. Едва только друзья приблизились к воротам, глазницы черепа ярко загорелись.

— Слышь, Морозко, — прошептал Кожемяка, — эта зверюга нас разглядывает.

— Разглядывает, — согласился парень. — Только не зверюга, а сам хозяин сейчас ее глазами смотрит.

Вдруг запор ворот громко щелкнул и дверь, противно скрипнув, распахнулась.

— Смотри-ка, приглашает нас хозяин, — удивленно произнёс Морозко.

Никита в нерешительности мялся перед открытой дверью.

— А мне чего-то не по себе! Превратит он нас в жаб или червей…

— Не дрейфь! — Морозко уже переступил порог. — Что-то подсказывает мне — всё нормально будет!

— Тебе виднее, — нехотя согласился Никита, — ты ж всё-таки волхв, хоть и не доученный.

И словно бык на бойню понуро пошёл вслед за другом.

Дом за оградой был маленький и неказистый, сложенный, как и частокол из нетесаных брёвен. На ветхом крылечке сидела старушка. Ничего страшного в её облике не было, скорее наоборот, она глядела на путешественников словно мать на неразумные чада.

— Гости дорогие пожаловали! — весело произнесла старушка. — Давненько у меня человечьим духом не пахло!

Она мило улыбнулась, блеснув двумя рядами ровных, ослепительно белых зубов, так не вязавшихся с её возрастом. Все так же мило улыбаясь, она поинтересовалась:

— Долю пытаем, а хлопцы?

Друзья поклонились старухе до земли.

— Исполать тебе, бабушка!

— Ты уж прости нас, бабуля, что незваными гостями к тебе явились, — вежливо сказал Морозко. — Но раз уж мы здесь, то давай, как положено — накорми, в баньке помой, спать уложи, а потом уже и спрашивай…

— Молод ты ишшо меня учить, — перебила парня старуха. — А где, кем и что положено, я и без тебя знаю!

Она легко поднялась, словно молодуха, и приглашающим жестом поманила парней за собой:

— Проходите гости дорогие! Чем богаты, тем и рады!

И исчезла в пугающей темноте дверного проема.

— А ну как сожрет? — прошептал Кожемяка. — Зубы видел?

— А! Пропадать так с музыкой!

Махнув рукой, Морозко нагнулся, чтобы не стукнуться головой о низкую притолоку, и тоже исчез в темноте.

— Была — ни была! — решился Кожемяка.

— Стой! — остановил его властный окрик хозяйки. — Нечего в дом эту железяку тащить!

Никита вздрогнул и остановился.

— У крыльца оставь! Бывший хозяин её мне известен. Никогда он мне не нравился, шаромыга этот, как впрочем, и сестренка его — Марена! Так что меч сымай, или во дворе ночевать будешь!

Никита немного подумал, затем решительно сбросил лямки перевязи с плеч. Но оставлять чудесное оружие без присмотра не хотелось.

— Не боись! Никто твою железку не возьмёт! — успокоила старуха. — Себе дороже. Так, где — же… ага вот, — внутри хатку озарил неровный свет лампы. -

… и не дай тебе, что б сюды бывший хозяин припёрси! Ничего хорошего из этого не выйдет!

— Не припрётся, — встрял Кожемяка, — я его мертвым видел!

— Не смеши, — фыркнула старуха, — боги не умирают… хотя давненько о нём слышно не было.

— Да не сойти мне с этого места! — обиделся Кожемяка. — Своими руками из его скрюченных пальцев меч выковыривал! Ни капли жизни в нём не осталось — труха одна!

— Правда, бабушка, — подтвердил Морозко.

— Ладно, забыли. А то вспомни Мора, он и появится. А лучше б выкинул ты эту дрянь! — посоветовала она. — Ну не хочешь — дело твоё, бросай её у крыльца и заходи. Накормлю вас горемычных.

Внутри избушка была чистой и опрятной. Большая печь с лежанкой, лавки стол — всё как у людей. Удивило друзей отсутствие в избушке колдовских принадлежностей: трав чародейных, лягух сушёных, летучих мышей толчёных и другие причиндалов, коих у всякой уважающей себя ведьмы должно быть в изобилии.

— Садитесь, гости дорогие! — пропела бабка, указывая приятелям на лавку. — Давненько ко мне никто не захаживал, — суетилась она возле печи, открывая заслонку.

В нос приятелям шибанул одуряющий запах печёной утки и разваристой гречневой каши. Бабка ловко подцепила горшок ухватом и поставила его перед носом оголодавших парней. Их желудки радостно взвыли, а руки сами потянулись к истекающей жиром утке. Но голод не помешал приятелям заметить, что в печи углей не было. Но это их не испугало: они наперебой отрывали куски сочного мяса и забрасывали их в бездонные глубины урчащих желудков. Вмиг от утки не осталось и костей. Настал черёд гречневой каши. Ложки мелькали с удивительной быстротой, сталкивались в чугунке и дальше продолжали свой путь. Под весёлый перестук ложек старушка вышла из избы. Когда с кашей было покончено, парни, сыто рыгнув, отвалились от стола.