Фиона Макинтош - Кровь и память

Что тоже довольно странно, потому что не в ее характере привязываться к людям. Она всегда относилась к посторонним настороженно, не говоря уже об уроженцах Моргравии. Но Уил был исключением из правил. Он был скромен и честен. Он благоговел перед ее отцом, чем тотчас расположил ее к себе. Он был из тех, кто умеет оказывать уважение людям, даже если это враги. Ее отцу он тоже нравился и — что еще важнее — вызывал у него доверие. Это было заметно даже со стороны. Ромен как-то раз сказал ей, будто Уил был безнадежно влюблен в нее, влюблен с первого взгляда. Тогда это известие повергло ее в ужас, хотя — если быть до конца честной — и польстило. Было нечто особенное в Уиле Тирске. И хотя ему не доставало представительности — над чем она постоянно подшучивала, — держаться с достоинством генерал умел. А еще… еще было между ними нечто такое, чему она не могла подобрать названия. Валентине вспомнилось, что он не стеснялся плакать в присутствии ее и отца, вспомнилось, как она утешала его, когда он рассказал, что потерял друга и опасается за жизнь сестры. Ее подкупало столь искреннее выражение чувств.

Наконец Лайрик заговорил. Словно откуда-то издалека она услышала рассказ о заведении под названием «Запретный плод». Похоже, заведение не принадлежало к разряду тех, где принято появляться уважающим себя женщинам, и все-таки она не отказалась бы побывать там лично, увидеть его собственными глазами. Потому что как можно судить о том, чего сам не видел? Судя по всему, Ромен был там с женщиной. Валентина понимала, что это значит, однако восприняла известие спокойно. Вернее, попыталась убедить себя в том, что купание и массаж — невинные вещи, необходимые для того, чтобы снять усталость после трудного дня. Увы, купанием и массажем дело не ограничилось — она видела это по глазам Лайрика.

Ей уже доводилось слышать имя Хилдит. Ненавистное имя. Боже, как она презирала эту совершенно незнакомую ей женщину. Они никогда не встречались и наверняка никогда не встретятся. Шлюха, с которой развлекался Ромен.

Она представила себе, как эта женщина смеется его шуткам, как она обнаженная лежит рядом с ним, ничуть не стыдясь своей наготы. Как его пальцы прикасаются к ее телу, а его язык, его губы… Воображение рисовало перед ней самые откровенные сцены, а она все пыталась убедить себя, что Ромен лишь потому решил провести ночь со шлюхой, что не мог быть с ней, с королевой. С королевой, которая выдворила его за пределы Бриавеля как своего личного врага и недруга всего королевства. Не удивительно, что, пытаясь заглушить сердечную боль, он стал искать утешение в таком месте, как «Запретный плод», в объятиях искушенной в любовных утехах женщины по имени Хилдит. Вот что хочет сказать ей Лайрик, вот почему он так тщательно подбирает слова, стараясь пощадить ее чувства: Ромен провел ночь в объятиях продажной женщины.

Но нет, кажется, дело не только в этом. Прежде чем продолжить рассказ, Лайрик прочистил горло, после чего заговорил так, будто каждое слово давалось ему с неимоверным трудом. Он что-то сказал про нож, про руку без пальцев…

Валентина резко подняла глаза, как будто картина, которую он перед ней рисовал, только сейчас приобрела четкие очертания. Заметив перемену в ее настроении, он умолк.

— Я… послушайте, Лайрик, я плохо вас понимаю.

Голос ее предательски дрожал. Боже, как она ненавидела в эту минуту этот свой дрожащий голос, ненавидела даже больше, чем продажную шлюху Хилдит, чье тело ласкал Ромен, вместо того, чтобы ласкать ее, королеву Бриавеля.

Протокол аудиенции был безнадежно нарушен, но Лайрик решил, что нет смысла обращать на это внимание. Королева Бриавеля, предмет всеобщего обожания еще с той поры, когда она была маленькой девочкой, нуждалась в утешении. Лайрик пересел ближе к ней и, положив ей на плечо руку, притянул женщину к себе, как сделал бы родной дядюшка. Она не стала возражать, потому что ей было страшно. Она слышала слова, но не воспринимала их. Пусть он повторит их снова.

На этот раз Лайрик заговорил почти шепотом. Его губы касались ее волос, пахнущих свежей лавандой.

— Ваше величество, — негромко произнес он. — Ромен Корелди убит прошлой ночью. У нас нет ничего, кроме описания внешности убийцы. Шлюха якобы видела, как он бежал по коридору. Вполне понятно, что она была напугана, поэтому подробности происшествия не совсем ясны…

Лайрик умолк, не зная, что добавить к сказанному.

Он выпустил Валентину из объятий, а когда осмелился посмотреть ей в глаза, то увидел, что взгляд ее устремлен не на него, а куда-то вдаль.

— Убит! — произнесла она, словно пробуя слово на вкус.

Лайрик молча кивнул.

Валентина вскочила на ноги и вцепилась ему в рубашку.

— Ромен мертв?

— Да, моя королева, его убили, — произнес он как можно мягче.

Какое счастье, что в этот момент щелкнул замок, и в комнату вошел Крелль, неся кружку горячего напитка. Лайрик уловил аромат драмоны. Что ж, мудрое решение. Снадобье сильное и поможет королеве пережить потрясение.

Валентина тоже обратила внимание на Крелля. Присутствие канцлера помогло ей совладать с чувствами. Она выпустила из рук рубашку Лайрика и, нащупав позади себя кресло, опустилась в него. Королева поймала себя на том, что от горя ломает руки, и, дабы не выдавать душевного смятения, постаралась крепко их сжать. А еще сделала глубокий вздох. Какое-то время Валентина хранила молчание, потом гордо вскинула подбородок и устремила пристальный взгляд на того, кто принес горестную весть, ранившую ее в самое сердце. В самое сердце… Вот и Ромен Корелди умер от удара кинжалом в самое сердце. В этом было что-то символическое.

— Генерал Лайрик, прошу вас, расскажите мне еще раз, что и как произошло, чтобы я уловила всю цепочку событий, случившихся этой ночью.

Ее слова прозвучали холодно и резко — под стать ледяной маске, застывшей на ее прекрасном лице. Это был приказ, а не просьба, и Лайрик повиновался.

В третий раз за утро он поведал печальный рассказ, причем теперь уже не стал смягчать краски. Он излагал события в бесстрастной манере военного донесения, коей владел в совершенстве — скупо и вместе с тем с детальной точностью.

— Лишь позднее мы обнаружили, что кто-то отрезал безымянный палец, — завершил он свой рассказ.

— Зачем?

— Наверно, как трофей, хотя, ваше величество, я склонен думать, что это было убийство по заказу. Люди, которые убивают ради денег, должны чем-то доказать, что их жертва мертва, иначе им не заплатят. Я почти убежден, что Корелди убит по чьему-то приказу.

— Чьему приказу?

Между ними неслышно возникло одно и тоже имя. Но ни он, ни она не осмелились произнести его вслух. Потому что тогда это стало бы не домыслом, а правдой, и страшно подумать, какие последствия могла повлечь за собой столь ужасная правда.