Тим Доннел - Оковы безмолвия

Жрец с ужасом понял, что ему остается лишь одно — вновь открыть маленький сосуд и задать вопрос демону. Ваджран всей кожей ощутил испытанную так недавно боль, но не в его правилах было выпускать из рук добычу. Эти пленники укрепляли его власть и сулили ему новые богатства. Уже сейчас все монахи поняли, как выгодны монастырю победы Сегира, а когда толпа увидит покрывало, что выткали ткачи, и купцы будут с пеной у рта набавлять за него цену, слава о монастыре разнесется еще дальше. Ради этого стоит потерпеть еще одну ночь! Всего одну ночь! Но это — потом. Потом, когда закончится праздник…

Наступил последний день накануне великого праздника Куши — праздника могучего бога Кубиры. Последние лучи солнца погасли в небесах, когда в глубоком подземелье ткачи закончили работу. Снятая со станка парча сияющим ворохом лежала на чисто вытертом столе, а главный жрец трясущимися руками гладил ее мерцающие складки.

— Такого мастера, как ты, я еще не встречал! Поистине твоя парча бесценна! Но ты говорил, что она может стать еще прекраснее? Неужели такое возможно?

— Да, о великий! Но для этого нужно выполнить три условия: вынести парчу на солнце и после того, как она будет натерта порошком, очищающим ее от земной пыли, те, кто ее ткал, и те, кто помогал им, должны встать рядом на колени, и я прочту благодарственную молитву богине Лури. Потом нужно стряхнуть порошок и опять расстелить парчу на солнце. Вот тогда ты увидишь настоящее чудо!

— Хорошо! Завтра на рассвете вас всех выведут во двор, и мы посмотрим на твое чудо! Но гляди, если обманешь — вам всем это дорого обойдется! Хоть твоя работа и прекрасна, но я не люблю обманщиков! — Надеясь, что никакого чуда не произойдет и к этому можно будет придраться, жрец покинул подземелье. Нет, это покрывало не может сделаться еще лучше!

Наступила ночь, фитили в плошках погасли, но мягкое сияние, исходившее от чудесного покрывала, разгоняло темноту, позволяя пленникам видеть друг друга. Что им принесет завтрашний день? Что произойдет, когда лучи солнца коснутся золотой парчи? Пояс, который Дхавана снял с себя и положил рядом с покрывалом, не давал ответа.

Братья стояли рядом, плечо к плечу, и Конану бросилось в глаза, как они похожи. За этот месяц Критана превратился из тощего старика в стройного юношу, правда более усталого и изможденного, чем Дхавана, но все равно это явно были плоды одной ветви.

Увидев их не в тусклом свете плошек, а в сиянии дня, хитрая бестия Ваджран может сразу заподозрить неладное, и тогда, вместо желанного освобождения, завтрашнее утро принесет смерть. Конан сказал об этом братьям, и, встревожившись, те стали думать, как обмануть проклятого жреца.

Тем временем Конан внимательно обследовал стены около погасших светильников. Так и есть — жирная копоть толстым слоем покрывала камни, и его руки сразу же стали черными. Киммериец шепотом велел Критане сесть на скамью, повернул его лицом к сияющей парче и начал работу.

Темные круги под глазами, темные пятна на впалых щеках, полосы на лбу под всклокоченными волосами, слегка натертое черной липкой массой тело снова превратили Критану в немощного старика с лихорадочно горящими глазами.

Оторвав лоскут от своей туники, Конан стер кое-где лишнюю черноту и отошел в сторону, придирчиво рассматривая юношей, — он остался вполне доволен своей работой. Теперь они были похожи скорее на отца и сына, чем на родных братьев.

Сложив парчу и накрыв ее своей туникой, отчего в пещере сразу стало темно, Конан на ощупь пробрался к тюфякам, где уже лежали Дхавана И Критана. Сон долго не приходил к ним, неизвестность тревожила, но наконец, усталость взяла свое, и они уснули.

Утром их разбудил скрежет ключа в замке. Свет дюжины факелов разорвал темноту. Монахи быстро зажгли светильники и встали возле двери. Пленникам приказали взять парчу, и их повели наверх. Они шли по подземному коридору, зная, что уже не вернутся назад. Но что их ждало там, наверху?

Распахнулась дверь, ведущая из тюрьмы во двор, и братья невольно остановились, зажмурив глаза, — дневной свет ослепил их. Монахи вытолкнули пленников на середину мощеного двора и отошли в сторону.

Рядом с щедро залитым солнцем помостом стоял главный жрец в окружении неизменной свиты и с недоверчивой улыбкой ждал, что будет дальше. А Конан взволнованно переводил взгляд с Ваджрана на братьев, пытаясь понять, не заметил ли жрец их сходства. Нет — грим наложен мастерски! Рядом с побледневшим и осунувшимся за этот месяц Дхаваной, пошатываясь на ослабевших ногах, стоял почерневший высохший старик. Ветерок шевелил жалкие лохмотья, которые когда-то были его одеждой.

Жрец приказал:

— Начинайте! Мы ждем вашего чуда! Но смотрите, если его не произойдет, вы навсегда останетесь рабами великого Кубиры!

Монахи обступили помост плотным кольцом. Стоят святому Ваджрану приказать — и они тотчас набросятся на пленников.

Ткачи расстелили на солнце дивную парчу, и со всех сторон послышались восторженные возгласы. Даже святой Ваджран не смог скрыть своего восхищения и подошел поближе, чтобы как следует рассмотреть переливающиеся узоры.

Между тем братья не спеша натирали парчу белым порошком, а Конан, стоя на коленях, придерживал ее края руками. Наконец белый порошок скрыл от глаз все узоры, и братья встали на колени рядом с Конаном. Дхавана молитвенно сложил руки, киммериец и Критана последовали его примеру.

Потом он стал громко нараспев произносить молитву на непонятном наречии, часто повторяя имя богини Лури. Монахи и жрец замерли, завороженные звуками непонятного языка. Так они и стояли, не шелохнувшись, пока Дхавана не умолк.

В полной тишине он встал с колен, достал из сумы небольшую метелку из сухой жесткой травы, велел Конану и Критане поднять покрывало и стал бережно сметать с драгоценной парчи белый порошок. Казалось, прошла целая вечность. Жрец все так же неподвижно стоял напротив, ожидая обещанного чуда, монахи обступили пленников со всех сторон, отрезав пути к бегству.

Наконец Дхавана закончил работу, и они втроем расстелили парчу на солнце. Ни главный жрец, ни его свита не ждали неведомого чуда так страстно, как трое пленников,— и оно произошло! Ослепительный свет полыхнул но всему двору, и монахи с криками попятились, закрывая глаза руками. Жрец стоял, крепко зажмурив глаза, но свет пробивался даже под закрытые веки. Лишь Конана и братьев-ткачей волшебный свет не ослепил. Киммериец хотел было броситься на зажмурившегося жреца, но вдруг увидел такое, отчего к нему сразу вернулся дар речи: на покрывале лежали три сверкающих меча и боевой топор. Мгновение — и пленники схватили чудесное оружие, а двор огласился могучим криком: