Морис Делез - Слуги паука 2. Пленники паука

Несчастный опустил голову и увидел, что пол вокруг ног уже покрылся тонким слоем мелкого песка, и лишь тогда впервые почувствовал легкий зуд. Он пошевелился, и легкая ткань обожгла его, словно огонь. Тхон-Тон лихорадочно рванул с себя тогу и бросил ее на пол — тела опять коснулось разъяренное пламя.

И тогда он завопил, страшно и протяжно. В крике этом не было ничего человеческого, словно голос принадлежал некоему магическому существу. Оно выло от боли, кричало о своих страданиях, и было их столько, что даже Хараг болезненно поморщился. Рамсис сделал еще один жест.

— Мертвецу не пристало издавать непристойные звуки!

Крик оборвался, но не прекратились страдания. Обнаженное тело дрожало мелкой дрожью, исходя песком, который все обильнее сыпался на пол, и так же нарастала боль.

И без того тощее тело мумии превратилось в костяк, покрытый лишь тонким слоем ссохшейся плоти, пока не исчезла и она.

Мгновение спустя посреди зала остался трясущийся скелет с запрокинутым черепом и отвисшей в немом крике невыносимого страдания нижней челюстью. Отдельные кости начали отваливаться одна за одной, мягко падая в песчаную горку, выросшую у ног, пока, наконец, весь он не осыпался вниз. Оскалившийся череп откатился в сторону, но в следующее мгновение и он превратился в горстку серого праха.

— Мама, он согласился? — Мелия с надеждой посмотрела в глаза матери.

— Нет.

Аниэла виновато отвела взгляд, словно не сделала всего, что можно было требовать от нее. Девушка вздрогнула, как от удара хлыстом.

— Но почему? — В голосе ее послышались обида и отчаяние.

— Он считает, что опасности нет,— Аниэла устало вздохнула,— что все это лишь пустые страхи.

Мелия без сил опустилась в кресло и обреченно пролепетала:

— Это конец.

Мать упала перед ней на колени и, лихорадочно покрывая лицо дочери поцелуями, зашептала:

— Успокойся, милая, все будет хорошо.

Мелия разрыдалась, а вслед за ней и мать. Она обняла дочь, прижала ее к себе.

— Успокойся, милая, завтра я пойду к управителю, он поможет. Он обязан помочь!

Она повторяла слова Конана, сама в них не веря, цепляясь за них, как утопающий в панике хватается, за что попало, не видя реальной возможности спастись.

Некоторое время обе молчали, пока немного не успокоились. Молчала и Сиотвия. Она не проливала слез, она ждала, пока наплачутся дочка с внучкой.

— Хватит слезы лить, слушайте, что я скажу.— Взгляд ее был суров, а губы плотно сжаты.— Ни к какому управителю ты не пойдешь: он и пальцем не шевельнет, если не завалить его золотом по самую макушку, а у нас нет таких денег, значит, не стоит и времени тратить понапрасну.

Пока она говорила, мать с дочерью немного пришли в себя. Аниэла горестно вздохнула:

— Тефилус должен приехать.

Она виновато посмотрела на мать.

— Брось! — Старуха махнула рукой.— Твой муженек годится лишь горло драть!

— Но, мама!

— Да, да, и не спорь со мной.— Сиотвия топнула ногой.— Только горло драть, да и то если уверен, что не получит сдачи!

Аниэла замолчала, понимая, что, как это ни печально, а мать права. Сиотвия тем временем продолжала:

— Ты знаешь, что, пока тебя не было, приходил жрец, который таскался за Мелией?

Аниэла вздрогнула:

— Он сказал, что ему надо?

— Сказал, сказал,— проворчала почтенная Сиотвия, а Мелия вновь залилась слезами,— но лучше бы не говорил. Он хочет, чтобы Мелия стала жрицей Затха. Не больше и не меньше! Каков нахал!

— И что ты ему ответила? — с трудом выдавила из себя Аниэла.

— Я сказала ему, что, если он заявится еще раз, я прикажу рабам гнать его палками через весь город! — с гордостью выпалила старуха.

— Ах, мама, мама! — Аниэла укоризненно покачала головой.— Ну, зачем ты! Быть может, нужно было…

— …Вина ему предложить — на улице такая жара!— ехидно закончила за нее Сиотвия, и тут же взгляд ее посуровел.— Пусть уходит, откуда пришел и скажет, что здесь его никто не боится!

— Ну, хорошо,— вздохнула дочь.— Что же он тебе ответил?

— Дал два дня на размышление, наглец! — фыркнула она и тут же сменила тему: — А что тебе ответил Конан?

— Сказал, что уезжает из Шадизара.

Мелия ахнула. Старушка уперла руки в сухонькие бока:

— И ты его отпустила!

— А что я могла сделать?

Но Сиотвия уже не слушала ее.

— Твою дочь грозят забрать эти паучьи прихвостни, а ты отпускаешь единственного человека, способного защитить ее?!

— Завтра мы встретимся еще раз, быть может, тогда…

— Свидание, значит, назначила.— Старушка смерила дочь ехидным взглядом,

— Мама, как ты можешь! — Аниэла вспыхнула от стыда и возмущения, а Мелия, несмотря на то, что всего минуту назад ревела на плече у матери, не выдержала и рассмеялась.

— Я завтра пойду! — Старуха топнула ногой.— А ты мне его покажешь!

Если бы сознание, изгнанное черным снадобьем, не покинуло тела, то обладатель его обнаружил бы, что затекшие руки намертво закреплены в цепях, свисающих с потолка, а онемевшие ступни притянуты к крючьям, вделанным в пол. Случись это, страх неизбежно сковал бы разум, а может, и наоборот — побудил бы к поискам спасения. Если бы… Но сознание спало.

Второе тело было точно так же сковано в десяти локтях справа, но разум его обладателя не дремал, а глаза на выражавшем полнейшее безразличие лице внимательно следили за тем, что происходило вокруг.

Цепи, растягивавшие конечности, жрец укоротил до предела — так ему было удобнее — и теперь сосредоточенно рисовал на теле несчастного загадочные знаки, понятные лишь посвященным в тайные знания. Рамсис уже и сам не помнил, как долго это длилось: окунувшись с головой в работу, он полностью отрешился от всего. Это был тяжелый, кропотливый труд. Магия не прощает небрежности, и это жрец Сета твердо усвоил с младых ногтей и на всю жизнь. Он знал, сколько неудач потерпели его предшественники из-за допущенных в самый ответственный момент неточностей.

Сегодня неудачи быть не должно. Не для того он потратил столько сил и столько лет, чтобы теперь в конце очередного, очень важного, этапа пути все пошло прахом, а ошибиться было очень просто.

Не только каждая часть тела, но и каждый орган, скрытый внутри него, надо скрупулезно описать, а это не просто. Когда вторая мерная свеча уже догорала, вся поверхность тела покрылась затейливым узором, придав коже необычный вид змеиной чешуи.

Наконец последний значок лег на свое, известное лишь жрецу, место, и Рамсис, устало разогнувшись, удовлетворенно осмотрел результат своего труда. Он несколько раз обошел закрепленное на растяжках тело, выискивая неточности, но все было сделано, как всегда, идеально.

Видя, что дело закончено и стигиец отошел к столу, чтобы смочить пересохшее горло вином, Хараг мрачно кивнул: чужое мастерство, даже когда оно не относилось к магии, всегда вызывало у него острое чувство зависти.