Морис Делез - Слуги паука 2. Пленники паука

И все-таки что-то тревожило Харага, а потому он решил повременить и не наносить удар в полную силу, оставить Рамсису возможность исправить допущенную ошибку. Пусть явится просить мира! Тогда, быть может… Жрец улыбнулся своим мыслям. Если же нет… Что ж, сначала предатель лишится рабов, потом слуг и так дальше, пока не останется один! Там посмотрим, что с ним делать!

Здесь Замора, а не Стигия!

В доме Тефилуса царило вполне понятное оживление.

Дом больше всего напоминал собой руины, а не жилище Главного Королевского Дознавателя. Многие двери оказались выбитыми, равно как и окна, а о драгоценной мебели, которая шла на возведение преград, и говорить не приходилось. Редкая вещь из тех, что пошли в дело, осталась целой. В основном все превратилось в груду дров, и слуги, поднявшиеся раньше хозяев, уже начали разбирать завалы, откладывая отдельно то, что еще можно было починить, бросая остальное, годившееся лишь на растопку, в общую кучу.

Те же семь человек, что участвовали в вечернем обсуждении, собрались вновь, но теперь настроение собравшихся было иным. Даже Тефилус старался не замечать, что дочь его не сводит восторженного взгляда с проклятого варвара, который не казался теперь Королевскому Дознавателю столь отвратительным, как еще накануне.

Это было тем удивительнее, что Конан не участвовал в ночном сражении, а стало быть, и не мог рассчитывать на признательность Тефилуса, хотя и охранял Мелию. Обо всем этом почтенный глава семейства не задумывался. Несколько раз он даже обратился к Конану с какими-то вопросами, чем окончательно покорил сердце дочери.

Мелия, как, впрочем, и Аниэла с Сиотвией, витали в облаках, считая, что все уже кончилось, тем более что и Тефилус разделял их точку зрения, полагая, что теперь нечего бояться. Конану с Мэгилом с большим трудом удалось убедить их, что это далеко не так, хотя противники их и получили хороший урок.

— Конан, но чего ты опасаешься?

Мелия, которая прежде не удостаивала киммерийца и взглядом, теперь щебетала без умолку.

— Того же, чего и прежде.

Северянин оставался спокоен и сосредоточен, хотя и радовался вместе со всеми.

— Но ведь три дня, о которых говорил жрец, уже истекли. Разве теперь мы не можем чувствовать себя спокойно?

Она одаривала всех сияющими улыбками, распространяя вокруг себя атмосферу счастья и беззаботности.

— А-а, ты об этом…

Как ни старался, Конан не мог сохранить серьезность, постоянно ловя себя на том, что глупо улыбается.

— Конечно! — Мелия обрадовано всплеснула руками.

— В самом деле,— поддержала дочь сияющая от счастья Аниэла, которая, правда, выражала свою радость не столь бурно.— Разве мы не победили?!

— Кром! — выругался Конан, впрочем, совершенно беззлобно,— До полнолуния еще достаточно времени, чтобы выкрасть пол-Шадизара!

— Он прав,— поддержал друга Мэгил.— Рано расслабляться.

Однако женщины, казалось, пропустили его слова мимо ушей.

— Три ночи они пытались сделать свое черное дело,— заговорил Тефилус, — но все попытки кончились неудачно.

К тому же в ближайшие несколько дней им будет, чем заняться!

— Конан! — Мелия просияла и подбежала к киммерийцу. Глаза ее лучились восторгом.— Как здорово, что ты придумал это похищение! Да они успеют поубивать друг друга, пока разберутся, что к чему.

— Если только они поверят, что это не наша проделка.

Северянину ужасно хотелось плюнуть на все и радоваться с ними вместе, но он не мог себе этого позволить.

— Поверят, поверят,— рассмеялся Тефилус, и даже его вечно хмурое лицо вдруг показалось симпатичным.— Не могут они не поверить! Что ни говори, а придумано все было здорово!

— Но и тогда у нас будет от силы пара дней передышки.— Мэгил упорно поддерживал Конана, понимая, что не время успокаиваться.— Так недалеко и до беды.

— Ну, хорошо,— заговорила, наконец, Сиотвия.— Давайте на этом и. остановимся — у нас есть два дня передышки.

— В течение которых не стоит расслабляться, — вновь вставил свое слово жрец.

— …В течение которых мы не станем расслабляться,— улыбнувшись, повторила она.

Все шло хорошо. Еще утром пришел слуга с докладом о том, что людей Рамсиса подстерегли по пути на базар и, было условлено, одному из них дали вернуться: должен господин знать, куда девались его слуги! А для начала пусть попостится. Говорят, умеренный пост благотворно влияет на ясность рассудка.

Хараг довольно расхохотался и налил себе вина. Он не сомневался, что ответный удар последует незамедлительно, а потому принял необходимые меры. Хорошо зная магические способности жреца Сета, а также точное число и выучку воинов, находившихся в его распоряжении, он трезво оценивал серьезность положения и представлял, каким может быть ответ. Он был готов ко всему.

Однако время шло, а ничего не происходило, и это было странно. Поначалу замориец подумал, что противник его просто испугался и решил затаиться в своем убежище, но почти сразу отбросил это предположение, как ни льстило оно его самолюбию: как бы ни относился Хараг к своему противнику, но в трусости обвинить его не мог.

Тут было что-то иное. Он принялся рассуждать, стараясь учесть все мелочи, и внезапно его осенила великолепная в своей простоте догадка, одновременно и обрадовавшая, и оскорбившая его.

Все было легко и просто — Рамсис попросту считал происшедшее местью семейства Мелии, чей отец имел немалое влияние при дворе. То, что задумал стигиец,— дело нешуточное, ведь мало украсть дочь Королевского Дознавателя. Нужно еще суметь вывезти ее из Шадизара и добраться до Стигии!

Однако было в этом и что-то унизительное, ведь если рассуждать подобным образом, то получалось, что его, Xapaгa, проклятый стигиец и вовсе не принимал в расчет!

Перестал обращать внимание, заранее уверенный в том, что жрец Затха вот так запросто примет эту пощечину! Оплеуху, которой, правда, не видел никто, кроме него самого, но которую он, тем не менее, получил! И оплеуху весьма увесистую, ибо она ломала все его планы!

Он вновь возбужденно заходил по комнате, стараясь свыкнуться с этой новой, неприятной мыслью, которая в корне меняла создавшееся положение. Новую ситуацию требовалось заново оценить, чтобы не допустить еще одной ошибки.

Он прикидывал и так, и этак, но чем больше размышлял, тем больше не нравилась ему картина, вырисовывавшаяся в его мозгу. Дело тут было даже не в том, что в изменившейся ситуации он выглядел более неприглядно, а прежние трудности лишь усугубились. Было еще что-то упорно ускользавшее от него, и он подспудно чувствовал, что оно должно сыграть важную роль, если вообще не разбить в пух и прах его прежние расчеты.