Торн Стюарт - Обитель спящих

— Превратиться-то я могу… Но вот не знаю, надолго ли. Последний раз я ходил в человечьей шкуре полдня, и это было очень, очень давно… — задумчиво протянул дракон. — К тому же меня может опознать любой мало-мальски сведущий маг.

— Об этом можешь не беспокоиться: за последнюю тысячу лет сведущих магов почти не осталось, — рассмеялся Конан. — Ладно, пойдем, там видно будет. Не так уж ты безобиден — даже для сведущего мага. Да и мне не так-то просто голову снести… Ну, что ты застыл? Иди, добывай свой камень величиной с кулак да денег на дорогу — и пошли.

Дракон нервно облизнулся.

— Прямо сейчас?

— Ну конечно, чего время-то зря тянуть?

— Тогда иди со мной. У человека пальцы проворнее — особенно если дело касается золотых монет. Садись. — Видя, что киммериец колеблется, дракон передразнил его: — Ну, что ты застыл?

Конан вскарабкался по подставленной ему бирюзовой лапе и уселся на шею дракону с таким видом, будто бы всю жизнь ездил верхом на говорящих ящерах.

— Держись! — сказал дракон, и они помчались.

Чудовище не хвасталось, когда говорило, что передвигается по суше столь же быстро, как и по воде — а как он проворен в море, киммериец уже имел случай увидеть. Так же, как и в воде, голова его вертикально и неподвижно стояла на тонкой длинной шее, в то время как тело стремительно струилось по земле, извиваясь no-змеиному. Лапы дракон плотно прижал к бокам и теперь напоминал огромного удава — только с пастью, полной тигриных зубов и чешуей голубого цвета. Шурша по камням, она издавала тихий звон, словно по земле волокли большую кольчугу, и Конан подумал, что это все-таки не настоящая бирюза, а какие-то ороговевшие пластины вроде чешуи у обычных рыб, только очень твердые и большие.

Тем временем дракон дополз до озера и велел всаднику:

— Теперь слезай и держись за мою гриву. И задержи дыхание, сколько сможешь. Я постараюсь быстро.

И нырнул, увлекая за собой киммерийца. Ледяная вода ожгла Конану разгоряченную на солнце кожу, железными тисками охватила бешено колотящееся сердце. Но ни как следует замерзнуть, ни захлебнуться он не успел: бирюзовой молнией проскочил дракон подводный коридор и вынырнул во тьме из черной воды. Конан перевел дыхание и встряхнулся.

— Залезай обратно, — велел дракон. — Да смотри, не разбей себе голову — здесь кое-где очень низкие потолки.

— Надо было запастись парочкой факелов, — проворчал киммериец, на что дракон отозвался:

— Потерпи до сокровищницы. Там у меня заготовлены шары впрок.

Дракон несся по туннелям и пещерам одному ему известной дорогой, а киммериец, восседая на мощной гибкой шее, размышлял о том, как в одночасье может повернуться судьба: еще вчера вечером он был уверен, что при новой встрече разорвет этому ящеру пасть, раз уж его, как демона, не берет добрая сталь.

А сегодня он едет на ящере верхом, более того, собирается помочь ему отыскать затерянный в океане остров. Поистине только с ним могли быть возможны такие превращения! Впрочем, дракон тоже заставлял задуматься: в нем каким-то образом уживались крайняя кровожадность и добродушие, злое ехидство и детская беспомощность. Судя по всему, он был безразличен к людям и их заботам, а потому не ценил человеческие жизни. Но убивал не из злобы, а по стечению обстоятельств.

В сокровищнице дракон зажег свои шары, осветив все три зала, и принялся шарить в кучах, приговаривая: «Я же помню, что-то такое здесь было… Не то, не то… Ага, вот он!»

Конан обернулся на его триумфальный вопль. В чешуйчатой лапе был зажат кожаный мешочек, в котором, судя по выпуклостям, лежало что-то круглое и граненое. Киммериец подошел ближе и помог развязать тесемки. В мешочке оказался сапфир, синий, как глаза варвара, огромный и ясный. Грани его были безупречны, и живой огонь горел в его небесной глубине. Дракон сощурил на Конана золотой глаз.

— Как, подойдет?

— Тебе виднее, — с деланным безразличием пожал плечами киммериец. Но не выдержал и признался: — Хотя жалко, конечно. За какие деньги его можно было бы продать в Аренджуне!

— Здесь хватит на то, чтобы купить всю Замору, со всеми ее городами и жуликами, — усмехнулся дракон. — Но все отсюда не смогу унести даже я. Поэтому разыщи тут пару шкатулок и возьми вон тот мешок. Сейчас мы сделаем запасец на дорогу.

И он зачерпнул лапой из ближайшей кучи.

— Э нет, так не пойдет, — заявил Конан. — Да будет тебе известно, я в молодости слыл королем этих самых шадизарских жуликов, а потому знаю, что вот это мы, например, продадим только в столице Кхитая. — Он ткнул в огромный рубин среди горсти монет и камней поменьше. — Да и не пристало двум скромным путникам таскать с собой подобные камни — мы же не ювелиры и не… А кстати, за кого мы будем себя выдавать? — поинтересовался вдруг киммериец. Из груды золота и камней он вытащил два ларца — один красного дерева, другой — черепаховый, с золотыми накладками, и принялся наполнять их монетами и камнями, выбирая те, что были помельче.

— Вот этот еще положи. Это лунный камень, он ценится в Камбуе. О том же, какие сказки мы будем рассказывать прохожим, думай сам. Я не знаю людей. Во всяком случае, не с этой стороны.

— А ну-ка, кувырнись.

Дракон послушно переметнулся через голову, и перед Конаном снова предстал седой старик. Киммериец, хмурясь, разглядывал его. У старика — совсем не выглядевшего немощным и тощим, — были желтые драконьи глаза.

— А придумать себе одежку получше этой рваной рубахи ты можешь?

— Мне все равно, — отозвался дракон и вмиг оброс полным парадным одеянием кхитайского нобиля. Теперь желтые зрачки смотрелись вполне на месте — лукавые узкие глаза опытного царедворца.

— Так и оставайся! — одобрил Конан. — Ты — ученый, путешествуешь для… ну, скажем, для составления полной карты той же Камбуи — с городами, народами и прочим. А я тебя охраняю. Ты верхом ездить можешь?

— Когда я — человек, ничто человеческое мне не чуждо, — усмехнулся дракон. — Я даже есть начинаю хотеть. Потому-то и не люблю подолгу бывать в человечьей шкуре. В ней только колдовать хорошо.

— Ничего, потерпишь. — Конан уже закрыл шкатулки и сложил их вместе с сапфиром в большой кожаный мешок. — Это все или тебе здесь нужно еще что-то?

Дракон — пока еще в личине старика — усмехнулся краем тонкогубого рта:

— Не более чем тебе.

Конан хмыкнул: не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять такой намек. Конечно, дракону было жаль расставаться с накопленным добром. Но жизнь и свобода ему, судя по всему, были дороже. Что ж, в этом их с варваром вкусы вполне совпадали.

— Мог бы, унес бы все, — заявил киммериец. — А раз не могу, значит, и брать нечего.

На это старик крутанулся на пятке и снова стал драконом.