Торн Стюарт - Влюблённые из Хоарезма

Помянув Нергала, он ужом выскользнул из перевязи с мечом, на всякий случай зажал в зубах кинжал, скинул сапоги и прыгнул в теплую, как парное молоко, воду. В несколько гребков сильными руками он достиг того места, где еще расходились круги, и нырнул. Подводная яма оказалась неглубокой, чуть выше его роста, он схватил девушку за косы и вытянул на поверхность.

Как ни скуден был свет ущербной луны, Конан тотчас узнал ее. Это была Фейра, любительница сказок. Славную сказку решила она рассказать своему озеру напоследок!

Вытащив на берег мокрую добычу, киммериец, имевший весьма смутные представления о том, что делать с утопленниками, пристроил девушку головой себе на колени, разорвал ворот платья и принялся растирать ей холодную грудь. По счастью, Фейра не успела наглотаться воды и еще дышала.

Терка его жестких, загрубевших мозолистых ладоней оставляла красные отпечатки на нежной коже, и если не побежавшая живее кровь, то боль от его усилий заставила девушку очнуться. Она застонала и открыла глаза. И увидела склонившееся над ней темное от торфяной воды лицо в обрамлении черных мокрых волос.

— Кто ты?— слабым голосом спросила девушка.

— Дух озерных глубин, который забирает таких вот дурочек, как ты,— сердито ответил Конан.

С него текла вода, в волосы набились тина и водоросли, его вполне можно было принять за озерного демона.

— А мне все равно,— ответила Фейра и закрыла глаза.— Делай со мной что хочешь, хоть ешь.

Киммериец выругался и несильно, но хлестко ударил ее по щеке. Девушка вскрикнула.

— Очнись, детка,— сказал он тоном, в котором ясно читалось: «Тебе же будет хуже, если ты этого не сделаешь». — Я не намерен торчать тут над тобой до рассвета. Ты подхватишь лихорадку, если будешь дальше лежать мокрая на холодной земле, — добавил он тоном ниже.

Утопленница выглядела так жалко, что язык не поворачивался бранить ее.

— Так я жива!— поняла, наконец, Фейра и с неожиданной яростью набросилась на своего спасителя:— Зачем ты это сделал? Разве я кричала «помогите»? А?! Кто тебя просил меня спасать? Это входит в твои обязанности ун-баши — вытаскивать девушек из воды, когда они хотят утопиться?

Натиск ее был так внезапен, что Конан на миг лишился дара речи. Девушка еще что-то выкрикивала с ненавистью, сжимая маленькие кулачки, когда он молча сгреб ее в охапку и решительно направился вдоль берега, туда, где над озером поднимался высокий глинистый обрыв. Встав на краю, он поднял отбивающуюся дерзкую девчонку на вытянутых руках. Она затихла, боясь шевельнуться.

— Ну? Швырнуть тебя вниз или отпустить, о, ты, жаждущая смерти в зловонной тине?

— Пустить, пустить! — поспешно пискнула она.

Конан рассмеялся и опустил Фейру на землю.

— Дурочка,— сказал он ласково. И назидательным тоном повторил фразу, услышанную на днях от мудрого Магриба:— Ибо живой еще может повернуть колесо своей судьбы, мертвые же — мертвы.

Фейра без сил опустилась в траву и разрыдалась.

— Колесо моей судьбы крутит отец!— услышал Конан сквозь всхлипывания.— Я вольна только умереть. Может, я и в самом деле умру от лихорадки, если просижу на земле остаток ночи…

— Вот заладила! Ну-ка, вставай, и пойдем со мной, нам обоим надо обсушиться и переодеться. Я дам тебе мяса и вина, что остались от ужина, и ты расскажешь мне, с чего это такая хорошенькая девчонка, как ты, захотела вдруг свести счеты с жизнью.

Всхлипывая, она побрела за ним к казарме. В доме все спали, не было только нескольких солдат, которых Конан отпустил в город до рассвета. Киммериец стянул с себя мокрые штаны и рубашку, оставшись в одной набедренной повязке, растопил печь во дворе, вытащил из своих вещей теплый плащ из верблюжьей шерсти, кинул Фейре:

— Снимай все мокрое и укутайся пока в это.— И, чтобы не смущать девушку, ушел за низкую глинобитную стену, бросив через плечо:— Крикнешь, когда управишься.

Ждать ему пришлось долго. Зато когда он вернулся, наконец, во двор, на большой жаровне уже шкворчало мясо, распространяя в ночном воздухе восхитительный запах, а мокрая одежда — и ее, и его — была развешана на низких ветвях кривого тутовника, росшего над виноградной решеткой. Фейра, обмотанная одеялом по самые подмышки, сидела у пышущей жаром печи и расплетала свои мокрые косы.

— Ну,— сказал Конан, разливая вино по глиняным кружкам,— я жду рассказа. Полагаю, я заслужил его. И если это в человеческих силах, я обещаю помочь тебе в твоей беде, только, ради прекрасной Иштар, не топись больше.

— Не смейся надо мной, о, храбрый воин из далекой Киммерии,— тихо сказала Фейра, не поднимая глаз.— История моя проста, и помочь ты мне не можешь ничем.

— Пока человек жив, ему всегда можно помочь,— заметил Конан. — Так что рассказывай.

— Что ж, ты и сам уже многое знаешь. Мы с Юлдузом встретились прошлой осенью в доме моего отца, и с первой встречи полюбили друг друга. Солнце казалось нам черным, трава казалась золою, пока мы были в разлуке, и все цветы расцветали для нас, когда он приезжал — открыто или тайком, извещая о себе через пастушка из деревни.— Фейра говорила нараспев, прикрыв глаза и тихонько раскачиваясь, словно рассказывала старинное предание.— А весною состоялся сговор, и после празднеств Равноденствия должна была быть наша свадьба…

— Так вот зачем он здесь, этот красавчик!— с облегчением расхохотался Конан.— А я-то, выгрызи Нергал мою печенку, уж всерьез подумывал, не шпион ли он Мардуфа. Ты обрадовала и успокоила меня, девочка. Хочешь еще вина? Нет? Ну, я налью себе… Так почему же вы не поженились, раз так любите друг друга?

— Потому что наши отцы повздорили между собой,— вздохнула Фейра.— Я уже говорила тебе, что так и не поняла, в чем же там было дело. До свадьбы оставалось всего две луны… А мастер Тай вдруг умер от какой-то своей кхитайской болезни, а, может, просто от огорчения…

Она снова всхлипнула.

— Ну, пусть бы отец просто отказал Юлдузу, я бы ушла в храм Иштар и приняла бы обет, и молилась бы всю жизнь, чтобы мой возлюбленный смог полюбить другую…

Слезы уже вовсю текли у нее по лицу, ей было жаль себя, ей совсем не хотелось уходить в храм, этой маленькой, перепуганной девочке, у которой первая любовь обернулась таким страданием и страхом.— Но теперь он сватает меня за этого слюнтяя, Амаля!

Конан хмыкнул: томный надушенный юноша, по его мнению, заслуживал еще менее лестного имени. Но не удержался и чуть поддразнил девушку:

— Ну, слюнтяй или нет, а смотрит он на тебя…

— Как пес на течную суку,— зло сказала Фейра, поджав губы и сузив глаза.

«А девчонка с характером,— с уважением отметил Конан.— Юлдузу-то, может, несладко придется». А вслух сказал:

— Ну ладно, а топиться-то зачем?