Торн Стюарт - Влюблённые из Хоарезма

— Погоди-ка,— спохватился Конан.— У меня тут остался один должок…

— У нас нет на это времени,— возразил Юлдуз.— Не скачи, как белка, свалишься.

— Останови ковер!— рявкнул Конан.— Я поклялся, что доберусь до горла этого ублюдка, и я…

— Сделаешь это в другой раз,— твердо закончил Юлдуз.— Ковер летит не быстрее, чем идет лошадь. А мы должны быть на озере до света. Если тебе все равно, что станется с твоим отрядом, после того, как тебя за убийство племянника Повелителя казнят на главной площади Аграпура,— при этих словах Конан презрительно фыркнул, — представь хотя бы горе отца Мардуфа, благородного Магриба ибн Рудаза. Я буду последним человеком, который причинит ему зло, вольно или невольно.

Видя выражение упрямства на лице своего командира, Юлдуз сердито продолжал:

— Хочешь сводить счеты — прыгай вниз. Но не для того я помчался за тобою к Башне. Ребята этой ночью собирались разнести весь город, да я отговорил. Сказал, что так мы ничего не добьемся, и что я лучше сначала потолкую с одним парнем из дворцовой стражи. Они мне дали сроку до утра и ждут с ответом. Если я вернусь без тебя или не вернусь вовремя, Харра пойдет брать Башню приступом. Так что выбирай — либо утоленная месть, либо весь наш отряд, перебитый людьми Мардуфа.

Слова эти прозвучали с вызовом, почти сурово. Но Конан против обыкновения не стал спорить. После упоминания имени Магриба, в продолжение всей остальной тирады Юлдуза, он молча сидел на ковре, подставив лицо ночному ветру, задумчиво глядя на множество огней внизу. Желтые, красные, оранжевые, они горели приветливым домашним светом, и мигающими светляками мерцали в ночи огоньки лампад в садах перед домашними алтарями. Близился праздник, и в канун его каждый спешил высказать заветное желание. Если лампада не погаснет до утра — желание непременно сбудется.

— Сегодня канун Солнцестояния,— вымолвил наконец Конан.— А ты загадал заветное желание, Юлдуз?

— Мое заветное желание уже исполнилось,— ответил юноша.— Нынче утром мы улетим с Фейрой в Кхитай, как завещал мне отец. Ты уж не брани меня, но поднять этот ковер в воздух и было единственной моей целью, когда я пришел к тебе в отряд.

— Это я давно понял,— усмехнулся Конан.— Что же это все-таки за чудо-ковер?

— Я расскажу,— кивнул Юлдуз.— Слушай.

Он уселся поудобнее и начал свой неторопливый рассказ, словно не летел по воздуху на головокружительной высоте, а сидел у костра, коротая с друзьями ночь за сказкой и кувшином вина.

— Да будет тебе известно, о, прославленный ун-баши туранской армии, что отец мой, Юэй Тай Цзы, был начальником личной гвардии Императора Ян Суня, и носил шапку придворного четвертого ранга. Род моего отца старинный и знатный, потомки его и сейчас процветают в Кхитае. Но даже для потомка знатного рода мой отец быстро возвысился в глазах Императора — слишком быстро, как полагали многие завистники. Отцу не было и двадцати пяти, когда он занял свой пост, он был самым молодым из придворных высших рангов. А его дружба с принцем Ясу Вэй Сунем и госпожой Весенних покоев, матерью принца и любимой женой Императора, еще больше вселяла тьму в сердца иных людей, годами добивавшихся хоть какой должности при дворе.

И вот чья-то злая душа измыслила черное дело.

Рассказывая мне об этом, отец никогда никого не обвинял прямо, но позже дознались, что навет был выдуман придворным магом, И-Пыном. Он домогался любви госпожи Весенних покоев, но не преуспел в этом. Тогда он задумал погубить госпожу. Не буду пересказывать тебе всех подробностей, они скучны и не имеют значения. Мой отец был обвинен в соблазнении Императрицы, а юный принц — в содействии их греховной связи.

Лишенный всех титулов, земель и богатств, отец мой был сослан и попал в Туран. Принца отправили в одну из отдаленных провинций Поднебесной Империи, но все же участь его была не так жестока, как участь моего отца — он остался в родных краях. Что было делать молодому князю в чужом краю? Никакому ремеслу он не был обучен, но всегда слыл хорошим рисовальщиком. Он нанялся в ученики к прославленному мастеру ковроткачества, и через семь лет стал мастером сам. Его учитель мечтал соткать когда-нибудь чудо из сказки: волшебный летающий ковер.

Он нашел секрет — в чем он состоял, я тебе сказать не могу, потому что не знаю сам. Отец не успел мне его передать. Но летающие ковры учителя моего отца могли поднять в воздух только кошку, и не выше, чем на два локтя от земли. С годами отец сумел преодолеть и это. И раз в год, вычислив благоприятные для такой работы дни, он садился за особый ткацкий станок, сделанный из ствола старого карагача.

Нет ничего легче и летучее тополиного пуха… Он добавлял пух к шерсти, вплетая его в цветную нить, но это была лишь часть секрета…

Юлдуз замолчал, водя рукой по ворсу, в самом деле, необыкновенно мягкому и пушистому. Конан тоже коснулся ковра — и, закрыв глаза, ощутил, как в его ладонь словно ткнулся невесомый комочек тополиного цвета, что в конце весны теплой метелью вьется, подпрыгивает и плывет в воздухе над каждой деревней Турана.

— И что же, он ткал на этом тополином станке летающие ковры?— спросил Конан, не открывая глаз.

— Да, как только созревал новый урожай летучего пуха. Этот сделан в неурочное время, из остатков от прошлых лет, поэтому он такой маленький. Бахрам поставил это непременным условием: мне — Фейру, ему — летающий ковер. Но, отдав ковер Бахраму, отец не сказал, как им управлять — это толстый астролог должен был узнать только после нашей свадьбы. Представляю, как он подпрыгивал на коврике, выкрикивая все заклинания, какие знал!

— Помнится, я и тебя застал за этим занятием,— вставил Конан.— Да не поверил ни единому твоему слову. Кром Всемогущий! Трудно поверить в летающий ковер, если до тех пор не видел ни одного!

Тем временем огни города ползли под ними вбок, ярко освещенный факелами дворец постепенно исчезал из виду. Конан посмотрел ему вслед, и темная ярость снова шевельнулась в его душе. «Благодари своего отца, он спас тебе жизнь этой ночью, — с ненавистью подумал киммериец. — Ho горе тебе, если я еще раз окажусь в Хоарезме».

А Юлдуз продолжал рассказ:

— Один из ковров отца попал в Кхитай, в дом нашего родича. Он узнал в рисунке руку Тай Цзы, ведь каждый художник неповторим, к тому же на ковре был изображен мостик перед нашим домом в провинции Сян. Родич наш стал расспрашивать туранского купца, продавшего ему этот ковер, и выяснил, что благородный изгнанник живет в Хоарезме простым ткачом. Но кем бы ни считали его соседи,— с гордостью добавил Юлдуз, — мне он всегда повторял: «Помни, сын мой, что в твоих жилах течет кровь принцев. Никогда не давай понять этого простым людям, что здороваются с тобою, как с равным, но если доведется встретиться с вельможей — не опускай раболепно глаз. Твой род не ниже, чем у него».