Брайан Толуэлл - Конан и Великая душа 2. Огни Будущего

— — И я, — признался Тараск. — Все, что описывает Просперо, происходило и со мной. Мы поговорили с остальными — они рассказывают то же самое: сначала забытье, потом стоны рядом и зловещее шипение. А дальше — внезапное пробуждение, такое чудесное, что, кажется, под силу свернуть горы!

Осмотревшись, Конан бегло сосчитал всадников. Их было не более пятисот…

— А где убитые и раненые? Их должны быть тысячи! Куда вы дели их?

Просперо помрачнел.

— Это-то и есть самое загадочное, государь. Когда мы очнулись, ни тех, ни других больше не было. Были только здоровые; на наших телах нет ни единой цара­пины!

Конан с ненавистью воззрился на Тхутмертари. Та молвила:

— Чего уставился, чистоплюй?! Все довольны, чего ж тебе еще надо? Благодари меня! Отец Сет сделал для твоего войска то, что было не под силу богам Света!

— Ты — чудовище! Ты не должна была это делать, Тхутмертари!

— Ах вот как? Я спасла тебя уже трижды, бессовест­ный варвар! Больше не жди от меня подмоги! — и прин­цесса резко отвернулась, демонстрируя глубокую обиду.

— В чем дело? О чем она говорит? — вопросил Та­раск.

Конан злобно сплюнул.

— Ты вторую молодость ощутил, не так ли? А хо­чешь знать, кто дал ее тебе? Сет, Князь Тьмы! Как, до­волен?

— О, Митра! Значит, и я… — простонал Просперо.

— Да, и ты, и я, и все остальные, — безжалостно за­явил Конан. — Все мы приняли исцеление от Бога Мрака. Она, эта ведьма, расплатилась за нас жизнями и душами наших братьев!

Тут Тхутмертари обернулась и одарила своих спут­ников лучезарной улыбкой. И было в этой очарователь­ной улыбке рубиновых губ нечто вампирье…

Тезиас, Брахо, Митчелл и Фонтанелли все еще во­зились с «Черным коршуном», когда в зал-амфитеатр вступил монах. Поклонившись карлику, он сказал:

— Хозяин, есть новости с равнины.

— Говори! – приказал Тезиас, перейдя на кхитай-ский язык. Он не хотел посвящать Гостей, особенно Профессора, в детали своей войны с Конаном. Это была его личная война, никто, кроме верных монахов, не имел права участвовать в ней. Тезиас и не подозревал, что Фонтанелли был полиглотом и в совершенстве знал древнекитайские наречия…

— Войско Конана приближается к замку, — также перейдя на кхитайский, сказал монах. — Около пяти сотен тяжеловооруженных рыцарей во главе с самим аквилонским королем.

— Так Конан едет не один! Я вновь ощущаю присут­ствие черной магии! Вот, Брахо, что я говорил: и шагу не может ступить наш отважный герой без помощи тем­ных сил! Ну что ж, придется распугать птичек… Ведь я приглашал в гости одного только киммерийца!

Тезиас засмеялся, заставив вздрогнуть седовласого профессора: смех хозяина горной цитадели не был сме­хом добродетельного ученого; так смеются люди, заду­мавшие страшное преступление…

— Прошу меня извинить, — произнес Тезиас по-немедийски — этим языком он пользовался в общении с Гостями. — Я должен заняться медитацией. Оставляю вас, доктор, и тебя, Джейк, на попечении Брахо.

И, чтобы произвести на Гостей еще большее впечат­ление, Тезиас, махнув рукой на прощание, не вышел в открытую дверь, около которой стоял. Не прибег он и к телепортации. Просто он, небрежно переставляя нож­ками, бесшумно прошел сквозь каменную стену, и был таков. Митчелл и Фонтанелли смотрели ему вслед, от­крывши рты.

— Это как? — вымолвил наконец док.

— Одиннадцатый закон термодинамики, — невоз­мутимо заметил Брахо. — Смещение физического тела в пятое измерение. Коротковолновая дематериализа-ция, попросту говоря… Так как, тобишь, работает ваша Машина Времени, профессор?

День казался нескончаемым. Войско Конана двига­лось по обожженной солончаковой степи уже несколько часов. Нигде не было видно ни малейших признаков жизни. Только справа и далеко впереди расплывшимися кляксами на голубом небе темнели первые пики Кар-пашских гор.

— Кто-нибудь понимает, какая чертовщина здесь творится? — взорвался вдруг Тараск. — Уже давно должны были наступить сумерки, а солнце как будто застыло над нашими головами!

— Не бывал ты в Асгарде, немедиец! Там день длит­ся несколько месяцев подряд, — усмехнулся Конан. Улыбка оказалась вымученной; на душе у киммерийца было неспокойно.

— Но Коринфия — не Асгард! — горячо возразил Тараск. — Бьюсь об заклад, перед нами снова фокусы проклятого карлика! Что думаешь об этом, принцесса?

— Никто не властен остановить вечный бег Солн­ца, — убежденно заметила Тхутмертари. — Очень дав-но^ миллионы лет назад, когда не было еще на Земле человеческого племени, великий Сет пытался сделать это. Но даже он, бессмертный властелин Ночи, не сумел справиться с Солнцем!

— А может, карлик снова загипнотизировал нас? — сказал Конан.

Вопрос тяжко повис в воздухе. Кто мог знать, какую еще пакость готовит им дьявольский ум Тезиаса? Но что за прок карлику препятствовать наступлению ночи? Разве день более благоприятен для темных дел?..

Тихо, но неумолимо нарастало неясное напряже­ние. Предвкушение грядущего кошмара, небывалого в своем безрассудстве, все более овладевало душой Кона­на. Он ощущал, как медленно, незаметно менялся окружающий их пейзаж. Сначала исчез ветер — бес­покойный пронизывающий ветер, дувший с севера, постепенно сошел на нет. Воцарился полный, абсолют­ный штиль, все как будто замерло на этой солончако­вой равнине. Потом пришла тишина — тоже полная, абсолютная, разрываемая лишь неровным цокотом копыт и тревожным ржанием лошадей. Куда-то исчез­ли надоедливые мухи, равно как и вся прочая летающая живность. Наконец, задрав вверх голову, Конан с суе­верным ужасом обнаружил, что как солнечный диск расплывается, тает в лазурном небе буквально на гла­зах. Самым же жутким при этом было то, что света с ис­чезновением солнца, казалось, еще прибавилось. Свет был ровным, он не имел зримого источника, но равни­на была ярко освещена, как никогда ранее.

Кони уже ржали и метались, беспокойно мотая мор­дами. Притихшие всадники затравленно озирались по сторонам, ежесекундно ожидая нападения неведомых врагов. Все молчали, напряженно вглядываясь в злове­ще сгущающуюся тишину. Из всего, что их окружало ранее, остались лишь эта безжизненная степь и горы.

Впрочем, нет. Степь и горы тоже начинали менять­ся — столь же неспешно и столь же неумолимо. Кар-пашские вершины обрастали рваным коричневым ту­маном, контуры скал размывались, угасая в неясной дымке. И земля под копытами коней тоже менялась — потрескавшиеся солончаки как-то странно сглажива­лись, обретали немыслимую прозрачность… Но то, что произошло дальше, казалось, способно было без труда отнять волю и разум у самых отважных сердец.