Марина Казанцева - Нора под миром

Вот теперь стало понятно, что за сила в ней проявилась. И вместе с этим пришла уверенность: теперь всё будет иначе. В тот же день она пошла в деревню проведать своего сына. И наткнулась на непреодолимый барьер. Дальше рва шагу не могла ступить. Отбрасывало её что-то, как тот удар в лицо, которым наградил её Кирка, неудачливый женишок, от которого она сбежала. Деревню охраняла малая доминка на столбике, а в ней — свеча.

Озлобленная ведьма вернулась в свой поганый угол и там наткнулась на дядьку Петро. Тот обнаружил труп опера. Увидел её и вскинул двустволку.

— Не подходи, Мария! — дрожащим голосом сказал он.

— Скажи там, в деревне, — незнакомым себе глухим голосом прорычала Марья, — чтобы не ходили сюда, в мой лес. А то ещё будут мертвецы.

Ведьма нищенствовала. Это раньше, до советской власти, к ней шли за наговором, за травами, за другими надобностями. А теперь в ведьмином доме было пусто, хоть и чисто. Жила она, как все в деревне, даже немного побогаче. Даже банька исправная была. Хорошо ещё, что деревенские бабы оставляли ей немного еды, откупались от неё. Верили, что так отвадят ведьму, чтобы не напускала на девок колдовские чары. Известное дело, ищет к концу жизни болотная колдунья себе на смену молодую ведьму. Если не отдаст свою силу — не умрёт спокойно.

На другой день старуха и померла. Схоронила её Мария тут же, в сером ухороне болотных ведьм. Надела на шею талисман, что передают от ведьмы к ведьме. И в тот же день открыла чёрные страницы книги.

Теперь она знала, что сильнее её не было в поганом углу с самого того дня, как оставила его первая болотная колдунья. Даже ещё ничего не зная и ничему не научившись, она может больше, чем все прежние ведьмы, разом взятые. Её дар врождённый, а не наведённый.

Кирьян не ждал её. Он сидел у окна, непривычно трезвый. В новом доме с высоким фундаментом. Не то что у колхозников избёнки на четырёх кирпичах. У печки подвешена к крюку нарядная люлька под вязаным кружевным пологом.

— Кирюш, а Кирюш! — позвала она его у окна. Он так и затрепетал. Побледнел, отшатнулся и неумело закрестился.

— А как ребёночка твоего зовут, Кирюша? — лукаво пропела Марья.

— Не трогай, ведьма! — закричал он и кинулся за топором.

Она ушла со смехом и направилась к избе-читальне, где в прокуренном чаду сидели опера и занимались вопросом всемирной революции.

В тот же вечер они явились все к ней в поганый угол. Как побитые собаки. А ночью по деревням залаяли, завыли псы. Какая-то банда шарила по погребам, тащила кур и прочую живность. Опера днём рыскали с огнём и ничего не находили. Ночью эти самые опера превращались в картушей и воровали. А днём опять вели расследование.

А потом грянула война. И закрутило всех. Опера примчались к ней и заскулили, что не хотят идти на фронт. Это и верно — кому они нужны на фронте такие. Потому что не человеки они уже, а картуши. Им и нравилось быть картушами — не то собака, не то волк, не то гиена. А то ещё чего повеселее. Она им запретила выходить в деревни. Они охотились в лесах, а жили в ухороне.

Месть её насытилась. Кирьян сошёл с ума. И молодая тоже померла — заболел у ней ребёнок тифом. Но и Мария ещё много лет не видала своего сына. Пока не вырос он и не поселился на отшибе, построил дом, завёл пасеку. Тогда пришла она и всё ему рассказала. Одарила долгой жизнью. Одно плохо: семьи он не захотел иметь.

К тому времени Мария затосковала в своём поганом углу. Иметь такую силу и сидеть просто для охраны книги — нелегко такое. Прежние-то ведьмы были слабыми. Им и было поспокойнее. От власти их ухорон спасает, ремесло кормит — ну и хорошо. А Мария как прочитала чёрные страницы, так и поняла, что теперь ей можно сделать.

ГЛАВА 36. Конец всем наваждениям

Они были оба там — в замке Гонды. Едва посреди библиотеки засветился голубой свет, Брунгильда и Марирус оторвались от зеркала, в котором что-то искали.

— Лён, а ты где был?! — крикнули они одновременно.

В продолжении всего его рассказа они только молчали и изредка переглядывались.

— Ты полагаешь, это не Лембистор? — спросил у Лёна Гонда.

— Полагаю нет. Но магия старухи мне непонятна.

— Ты многого ещё не знаешь, Лён. — ответила Брунгильда. — Ты не можешь пока бороться против демонской магии "Инфернас Олэ" — "Восходящего ада".

Втроём они отправились в лабораторию собирать средства, оставшиеся от последней войны с Сидмуром.

Михеев сидел в своём закутке, запертый на три замка.

— Крови, крови, я хочу крови… — однообразно дябил он, раскачиваясь на изгаженном полу. Совсем ободранный, утративший человеческий вид, хуже последнего бомжа из подворотни. Не волк — не человек. Что-то среднее. Глубоко внутри тлела мысль: "что это со мной? Почему так…" Но всё заслонял нечеловеческий голод, дикая жажда крови. Он вспомнил, как сладко течёт горячая, живая влага по подбородку, когда зубы вонзаются в куриную тушку. Время от времени принимался выть, тогда поселковый милиционер, сидящий с автоматом на крыльце поселковой части, хватался за виски.

Заслышав шум двигателя, он измученно поднял голову и встрепенулся: переваливаясь по ямам, грузно подъезжал белый фургон скорой помощи.

— Жив ещё? — спросил щеголеватый доктор с длинными волосами, схваченными сзади резинкой. Он выскочил из-за руля, вытаскивая с собой толстый медицинский кейс.

Участковый не успел удивиться, что доктора сами нынче сидят за баранкой, как из фургона уже выбиралась красивая докторша с полной грудью и в высокой белой шапке. А следом — молодой санитар в великоватом халате.

— Больной на месте? — деловито спросила докторша сквозь очки.

— Забирайте его скорее! — взмолился до смерти перепуганный Иван Коробкин. — Его даже пуля не берёт!

— Настоящий, классический синдром водобоязни. — авторитетно заявил расфуфыренный фельдшер, тоже надевая шикарные затемнённые очки. — Типичное бешенство.

И доктора поспешно вскочили в провонявшее помещение. Участкового вежливо оставили за дверью. Да он и не рвался особо.

— Очень плох? — спросил санитар у врачихи.

— Очень. — кратко отвечала та.

— Нужна эвакуация. — подтвердил фельдшер. — Пока не уничтожим источник заразы, состояние больного не улучшится.

— Коробкин, хочешь табачку? — с таким вопросом выбрался рыжий санитар на крыльцо и вытащил пачку каких-то импортных сигарет. Тот не удивился, откуда парню известно его имя и почему он обращается с таким предложением к почтенному блюстителю порядка, отцу двоих детей.

— Давай. — вяло сказал милиционер, устав от переживаний последней недели.

Табачок оказался очень даже неплох.

"Где берёшь?" — хотел спросить Коробкин, но не спросил. А только мягко завалился набок, прислонясь к кирпичной стене отделения.