Наталия Ипатова - Волшебные подплечники

Две беленые ступеньки, а за ними – гладкая белая стена. Ну не то, чтобы совсем гладкая: Соланж хмурит рыжие брови, она видит грубо замалеванные швы кирпичной кладки, и что-то тут кажется ей неправильным. Она прислоняет велосипед к стене, всходит на два шага от земли и ощупывает стену, за которой кончается город, а что там – она понятия не имеет, и взрослые думают, что этого не надо ей знать. Они и сами, наверное, не знают, им проку от этого нет.

Взрослые сказали бы, что прежде тут была дверь, а потом ее заложили за ненадобностью, а ступеньки остались с тех времен. Еще посетовали бы, что они мешают пешеходам: нет ничего проще, чем споткнуться о них в темноте или спьяну. Или вот как Соланж – колесом наехать, и хорошо, если не с разгона.

Что-то тут было, а теперь нет. Мысль кажется Соланж глубокой.

Самое начало осени, солнечные деньки теплые, как монеты в ладони, а ночные заморозки сделали красной листву девичьего винограда. Соланж еще не отвыкла от летней свободы, день в школе кажется ей изнурительной пыткой, зато велосипед – как добрый конь, уносящий на свободу. Когда придет зима, свободы станет меньше. Вечерами будет темно, и никто не отпустит ее одну на окраину. Да она и сама не поедет куда глаза глядят, если глазам ничего дальше носа не видно.

Тут хорошая окраина, чистенькая, немноголюдная, иногда кажется, что тут никто и не живет: кафе и ресторанов здесь нет, от калитки до калитки ногами вдоль глухой стены идти устанешь. Солнце льется на улицу со свесов черепичных крыш, а сама улица загибается отсюда и налево – она опоясывает город. Тут солнце, а за поворотом тень.

Соланж незаметно трогает ключ, висящий на шее на шнурке. Она, разумеется, знает про его двойное назначение: мать раз в неделю подновляет на нем заклинание-оберег. Ну и квартиру он тоже отпирает.

Кладка, похоже, сплошная. Соланж соображает, что если бы тут прежде была дверь, то по ее периметру остался бы шов-бороздка. Или толстый и гладкий слой замазки, если бы кто-то озаботился затиркой шва. Однако кирпичи, положенные со смещением, выглядели так, будто стена изначально замышлялась цельной. Ряд, потом еще ряд, и еще – нигде не прерываясь. Ну и зачем тогда эти ступеньки?

Куда они ведут?

Горячая и шершавая стена под ладонями, маленькая ящерица притаилась под красными листьями и дразнится языком: дескать, я родственник большим драконам, а ты кто?

Есть множество стен, построенных вокруг ребенка, с тем, чтобы ребенок из них не выходил. Кажется, что когда ты вырастешь, сможешь глядеть поверх, перешагнуть их, или, может быть, опрокинуть. Но когда Соланж стоит тут, положив ладони на шершавую от побелки стену, она думает, что стена эта обозначает пространство, за которое нельзя выходить никому.

Соланж никому не хочет ничего плохого, поэтому «нельзя» ее злит. Белые стены замечательная штука, чтобы изрисовать их, пока никто не видит. Сейчас у нее нет с собой цветных мелков, но вот ужо погодите, завтра она вернется и…

Маленькая рыжая девочка толкает от себя белую стену, и кусок стены отходит назад, словно только этого и ждал. Не падает, не рушится, не окаймляется огненным очерком. Просто открывается дверь в стене, а за нею полумрак и прохлада. И еще запах кофе и книг.

Соланж касается рукой ключа, подвешенного на шее: это непременный ритуал, прежде чем ввязаться в приключение. Нет никакого сомнения в том, каким будет ее следующий шаг. Дверь отворилась для нее. Это ее собственный волшебный подарок. Это так надо, чтобы она, Соланж, встала против этой двери и захотела войти. Кто-то другой может в другой волшебный момент найти себе другую волшебную дверь.

В первый момент Соланж кажется, будто она очутилась в аквариуме. Большая комната, впрочем, непонятно, насколько большая, потому что она вдоль и поперек перегорожена стеллажами. На аквариум она похожа потому, что свет льется в зашторенные окна сквозь легкие зеленые занавеси. Окна выходят… минуточку… на ту самую улицу, с которой только что зашла Соланж. Но там не было никаких окон! Впрочем, через пять секунд это соображение перестает волновать. Двери ведь там тоже не было, а с этой стороны вот она: деревянная, полированная, со стеклом в полсебя и тоже с занавесочкой. И колокольчик, Соланж осознает, что он прозвонил, когда она переступила порог, то есть надо ждать теперь, что кто-то появится, и придется объяснять, кто ты и зачем тут.

Это если по-правильному, угу. Но тут же ничего правильного до сих пор не было.

Никто не появился, не наорал и не вывел ее за ухо, так что можно было осмотреться толком. Дверь-то вот она, за спиной, всегда можно повернуть начищенную бронзовую ручку и уйти домой.

Выяснив пути к отступлению, Соланж смотрит под ноги. Там ковер, изрядно потоптанный, но чистый, с замысловатым цветочным узором. Если идти по нему, огибая стеллажи, наверное, куда-нибудь выйдешь. Это как по волшебному лесу идти, а книги – на стеллажах тысячи книг! – смотрят на тебя как птицы с ветвей.

Тропа, вьющаяся по ковру, выводит Соланж к полированной стойке: за ней кто-то есть, но отсюда видна одна лишь макушка. Соланж притормаживает: школьного опыта у нее в самый раз столько, чтобы знать – тетки бывают всякие, они совсем необязательно будут ее любить. Вот сейчас поднимет голову, и объясняй ей, что… что дверь была не заперта?

– Привет, – говорит женщина, и Соланж видит, что та молода. Тонкие брови, черные волосы, такие длинные, блестящие и гладкие, будто это льется нефть. Белая блузка и черная кофточка. Выглядит так, будто ее саму тушью нарисовали. Написали, поправляется Соланж. Просто это буква такая, незнакомая, сложная, которая сама по себе много разного значит, и ее надо уметь читать. Соланж не умеет.

– Ты пришла читать книги? – спрашивает девушка-иероглиф.

– Просто, – Соланж набирает полную грудь воздуха, – дверь была открыта!

Библиотекарша улыбается.

– Конечно, – кивает она. – Она всегда открыта, когда надо.

Соланж задумывается. Не то, чтобы она так уж любит читать. Чтение, особенно обязательное, кажется ей столь же пустой тратой времени, как дневной сон. Оно отнимает и откладывает на потом настоящую жизнь. Это все равно, что подглядывать в окна за тем, как другие живут. Ты бы сам мог жить, но ты ж занят, ты подглядываешь.

– Один вопрос, мэм, – отваживается она. – Вот там, – Соланж для убедительности показывает рукой ей за спину, на стену, противоположную входу, – есть окна? Ну, то есть я вижу, что нет, но, может, там есть еще комнаты?

– Там есть хранилище и переплетная мастерская, но без окон на ту сторону.

– Аа.

Соланж поворачивается к той стене, в которой дверь. Мягкий солнечный свет сквозь зеленые занавески.