Брэнт Йенсен - Вендия 1. Город у священной реки

— Всего второй раз здесь, — признался киммериец. — Надеюсь, что последний.

— Где именно они развеяли прах Хамара? — поинтересовался один из солдат.

— Не знаю, — честно ответил киммериец. — Я тогда очень разозлился, даже не подумал об этом спросить.

Туранцы молчали. Обвинить сотника ни у кого из них язык бы не повернулся.

— Думаю, у храма Агни, — решил наконец Конан. — Он – бог Огня, как и Эрлик. Не удивлюсь, если узнаю, что вендийцы не делают между ними разницы.

Предложение пойти к храму Агни ни у кого возражений не вызвало.

Киммериец остановил проходившего мимо щуплого старого вендийца и спросил у него, где можно помолиться богу Огня.

— Дома, — старик улыбнулся так, словно Конан сказал какую-то глупость. — Найдите изображение Агни, соберите хорошую жертву и обращайтесь к нему. Если он жив, то он вас услышит.

— Я кое-что другое имел в виду, — произнес киммериец. — Мне нужно попасть в его храм. Такова традиция нашей страны.

— Для нас чужеземцы на одно лицо, но не настолько же, — добродушно рассмеялся вендиец. — Не обижайся, я понимаю, что у тебя с этими людьми одна вера, хоть происхождение и разное. Чтобы достичь храма Агни, надо отсюда идти на восход, примерно треть колокола. Там вы и найдете статую бога Огня. Это высокий мужчина, обернутый в развевающийся на ветру плащ.

— Благодарю тебя.

— Доброй дороги.

Киммериец вкратце перевел разговор на туранский. Вендийский в сотне знали лишь немногие, и учить его никто особенно не стремился.

Храмы, посвященные древним божествам, начались почти сразу же, стоило пройти немного вдоль реки на восход. Народу тут было меньше, чем среди руин дворца, к которому пятнадцать солдат царя Илдиза вышли сначала. Здесь люди уже не просто совершали омовения, а творили в воде какие-то непонятные ритуалы. Возле храма, перед которым возвышалась статуя широкоплечего мужчины, воздевшего руки к солнцу, сидели в позе лотоса три десятка вендийцев и медитировали.

Чувство гадливости, что посетило Конана при виде вод Рехара, постепенно отступало. В душе киммерийца возникло осознание невероятной древности старой Айодхьи. Одновременно с этим нарождался первобытный ужас. Проходя мимо полуразрушенных храмов и изображений божеств, северянин чувствовал, что все эти существа и впрямь некогда управляли жизнями вендийцев и что их уже больше нет. Время перемололо древних богов, оставив от них лишь память да каменные изваяния. Киммерийцу пришло на ум, что только в таких местах и осознаешь, как коротка и ничтожна человеческая жизнь. Конан старательно гнал из головы подобные мысли, но у него никак не получалось совладать с собственным разумом. Череда храмов неизменно возрождала все страхи и сомнения. Был только один способ избавиться от горестных дум: поскорее бежать отсюда. Но киммериец не мог принять сей эликсир, не раньше, чем он достигнет святилища Агни. Невольно у Конана возникла ассоциация с Хамаром, что страстно желал покинуть свое узилище, но был не в состоянии этого сделать.

— Вот он! — первым статую Агни заметил Сабир.

Почти все после этих слов испустили вздох облегчения.

Сразу же прибавилось сил. Руины перестали казаться зловещими и непоколебимыми, а вендийцы, обращающиеся к богам из вод Рехара, вызывали лишь сочувственную улыбку.

Перед изображением Агни отряд замер. Скульптор, создавший эту статую, был, верно, гением. Даже спустя века она вызывала у созерцавших ее людей невольное восхищение и благоговение, словно сам бог стоял перед ними.

— До Эрлика не дотягивает, — сказал кто-то из солдат.

Но на этот раз магия произнесенных вслух слов не смогла разрушить колдовского очарования места. Один за другим воины Илдиза опускались на колени перед вендийским богом Огня, не стал исключением и Конан.

— Сохрани душу нашего брата, — обратился к Агни Сабир.

Конану хотелось верить, что в послесмертии для Хамара сыщется хоть какой-нибудь покровитель, будто то Эрлик, Бел или Агни. Туранец не ведал того, что творил. Не дело, если ему за этот грех придется расплачиваться и в ином мире.

— Пойдем к реке.

Киммериец не разобрал, кто это сказал. Вроде бы не Сабир.

Вендийцы, заметившие солдат, совершавших таинства у храма Агни, предпочли отойти подальше, дабы не мешать их ритуалам.

Не дойдя нескольких шагов до неспешно текущих вод Рехара, четырнадцать туранцев и киммериец опустились на землю.

«Путь созерцания и недеяния», — вспомнил Конан слова Хамара.

Трава вокруг, едва-едва пробивающаяся, была вытоптана ногами сохранившихся еще последователей Агни. Птицы, нисколько не боясь людей, разыскивали себе пропитание прямо у них под. В грязной, мутной воде плескалась рыба. Что бы подумал Хамар или его безымянный бог, обрати он свой взгляд на все это?

— Прочти молитву, — попросил Сабира усач, по имени Масул.

Сабир поднялся на ноги и, повинуясь какому-то неясному зову, вошел по щиколотку в Рехар.

Он обращался к богу Огня на гирканском. Так молились Эрлику в храмах Султанапура, откуда он был родом. Конан не знал этого каркающего наречья; местами встречались слова, сходные с туранскими, но общий смысл молитвы всё равно ускользал от киммерийца.

Когда Сабир закончил, диск солнца уже скрылся за горизонтом.

Пора было возвращаться в казармы.

— Давайте останемся здесь, — неожиданно предложил Масул. — Хвороста поблизости полным-полно, разведем костер, поговорим, вспомним Хамара.

— У меня вино с собой есть, — сказал самый молодой из отправившихся к реке солдат. — Думал принести в жертву, но лучше помянем им Хамара.

— Я согласен, — произнес Сабир. Остальные туранцы тоже закивали головами. — Что скажешь, сотник?

— Собирайте дрова, — ответил Конан, — пока совсем не стемнело.

Полколокола спустя солдаты уже сидели вокруг костра, разведенного в самом центре храма Агни, у которого, как выяснилось, отсутствовала крыша, и травили байки, так или иначе связанные с Хамаром. Об убийствах никто не вспоминал. Говорили только о хорошем или же смешном. Мешок с вином ходил по кругу.

Конан участия в разговоре не принимал. Он тоже вспоминал. Но не Хамара, а то, как все начиналось.

Конану весь день говорили о том, какая это честь – лично встретиться с царем Илдизом Туранским, давали наставления, обучали. И если вначале, после первого разговора с тысяцким, киммериец особого волнения не испытал, то к моменту начала аудиенции он пребывал в состоянии легкого замешательства.

Но оказалось, что не все так страшно. Илдиз повелел сотнику забыть об этикете и говорить все, что тот сочтет нужным, не заботясь о форме подачи. Трем своим советникам и военачальнику, препроводившему Конана в покои, избранные для встречи, царь сразу же приказал удалиться. Кроме киммерийца и Илдиза, в огромной зале остались только пятеро царских телохранителей и группа танцовщиц, призванных услаждать взор занятых беседой господ.