Брэнт Йенсен - Вендия 2. Незримые нити

— Давай.

— Сначала мужчина или женщина, обратившаяся к тантрикам, с просьбой принять их к себе, выбирает из их числа учителя для себя. Это самый важный, определяющий момент. Потому что именно учитель на протяжении многих лет будет указывать обращенному путь. Путь этот можно разделить на три участка. На первом ученик мало чем в своем поведении отличается от простых вендийцев. Его сознание еще недостаточно подготовлено, чтобы воспринять отказ от запретов и перейти к деятельной жизни. И учитель выбирает для своего ученика упражнения, что преобразят его восприятие мира, сделают его более открытым и для людей, и для богов. На втором участке пути происходит осознание человеком самого себя как тантрика. Он отбрасывает в сторону запреты. Изучает свой разум и тело. Для последнего как раз и требуется постоянная смена любовных партнеров. Про тантриков говорят, что они восхитительные любовники. И лишь спустя десятилетие или даже больше, ученик вступает на завершающий участок пути. Он получает право самостоятельно выбирать для себя упражнения, принимать других учеников, если те остановят на нем свой выбор, но связи со своим учителем он не теряет, потому что тот знает его, как никто другой.

— Тебе нравятся тантрики?

— Они меня завораживают. Точно так же, как завораживаешь меня ты. Тантрики – чужаки в нашей стране, но в отличие от фансигаров, которые тоже своего рода изгои, они не внушают ужаса. Они живые, настоящие. Мне нравится их стремление к деятельности.

— Деятельности, значит? А чем они на жизнь зарабатывают.

— Ученики работают, если они вышли из младших каст. Если из старших, то получают доходы с поместий. Учителя же занимаются магией.

— Магией?

— Да-да, магией. Все тантрики колдуны. Кто-то больше, кто-то меньше. Помнишь, я тебе говорила о тех упражнениях, что дает учитель ученику? Они несут в себе магическую основу. Это либо пассы – движения рук, ног, туловища, головы, либо мантры – такая своеобразная словесная форма заклинаний. Многократное повторений одних и тех коротких слов, через которое тантрик пытается добиться внимания богов.

— Кажется, я что-то начинаю понимать. Обыкновенные вендийцы стремятся показать богам свое расположение, постоянно что-то приносят им в жертву, а у тантриков хватает смелости что-то требовать самим.

— Да. Чего-чего, а смелости в исполнении обрядов им не занимать. Колдовать, к примеру, они любят над трупами. Достают где-нибудь покойника: самим им убивать нельзя, и несут к месту, где они организовали алтарь. Там над ним читают мантры, творят ритуалы с разными порошками, травами, а потом перед тем, как сжечь, выкрикивают воззвание к богу.

— И он откликается?

— Еще как! Я слышала, что колдовство тантриков может очень многое: оградить дом от непрошенных гостей, наслать болезнь на человека, изгнать демона или даже воскресить мертвеца. Того самого, что лежит у них на алтаре.

— Его же сжигают, как его можно воскресить?

— Не знаю. Но говорят, что можно.

Гвардеец, раскачиваясь из стороны в сторону, начал медленно подниматься на ноги. Движения его казались на редкость неуклюжими. Он словно разучился пользоваться своим телом.

— Что-то с ним не так, — констатировал очевидное Бернеш.

— Совсем не так, — согласился Конан. — И еще я не вижу тени.

— Она пропала, когда приблизилась к нему, — сказал бастард. — Этот парень был мертв или нет?

— Дышал, — ответил киммериец.

Он чувствовал, что надо бы подняться на ноги и взять в руки саблю, но сил у него не было. Облегчение, что он почувствовал, когда бастард прогнал тень, оказалось обманным. Как говорится, все познается в сравнении. Конан хоть и обрел возможность двигаться, но по-прежнему был очень слаб.

Бернеш же и вовсе, казалось, едва поддерживал себя в сознании. Десятник был бледен, как сама смерть. Его слегка трясло, скорее всего, от озноба. Боец из него сейчас вышел бы не лучше, чем из киммерийца.

Гвардеец же, тем временем, кое-как добрался до лестницы.

Конан боялся, что они ничего не сумеют, ему противопоставить, когда он окажется внизу. Тень перехитрила их. Поняв, в каком положении она очутилась, тварь решила не нападать сама, а помогла пробудиться вендийцу.

Но тут впервые за вечер киммерийцу откровенно повезло.

Первый же шаг на лестницу оказался для гвардейца фатальным. Он оступился и кубарем скатился вниз. При этом Конан явственно слышал, как хрустнули его шейные позвонки.

Пленника у них с Бернешем не стало, но хотя бы их больше не пытались убить.

— Сотник, — из горла гвардейца донесся едва слышный хрип.

Киммериец взглянул на Бернеша. Тот в ответ пожал плечами, показывая, что не имеет никакого представления, что бы это могло значить.

Тогда Конан начал медленно на коленях приближаться к сверзившемуся с лестницы гвардейцу, которому полагалось быть мертвецом. Правую ладонь киммериец держал на эфесе сабли.

Оказавшись у вендийца, северянин аккуратно развернул его лицом к себе. Ему хотелось кое-что проверить. Когда гвардеец еще стоял наверху и смотрел на них, Конану показалось, что у него что-то не то с глазами.

— Не думал, что еще поговорим, Конан, — вновь прохрипел гвардеец.

Глаза его открылись. Они оказались целиком черными.

Внезапно на киммерийца снизошло озарение.

— Хамар? — спросил он.