Ольга Онойко - Дети немилости

Дракон теперь почти не расставался с принцессой. Суперманипулятор не знал, что привязывает Цай-Цей к Лиринии, и беспокоился. Личной симпатии к Лиринии он не испытывал, но принцесса была фактически главой государства. Ее выдержке мог позавидовать любой, и все же близость старшего демона представлялась тяжелым испытанием для человеческой психики. Суперманипулятор задал доктору Тайви пару осторожных вопросов; несмотря на все подозрения, медиком тот был компетентным.

«Все это очень сложно, – удрученно ответил доктор. – Но я скажу вот что: обстоятельства сложились так хорошо, как могли. Все прочие варианты были бы хуже».

Можно было порадоваться...

В одну из редких минут, когда Цай-Цей оставлял Лиринию, суперманипулятор осмелился прямо спросить у принцессы, не опасается ли она за себя.

Лириния помолчала. Потом сказала:

– В конце концов, я всегда могу не выйти из штопора.

– Что вы намерены делать? – проговорил Мерау.

Лириния усмехнулась.

– Теперь у меня нет пути назад, – сказала она. – Если окажется, что все это было бесполезно, – на что я потратила свою жизнь?

...Принцесса подошла к магу. Дракон дремал, положив голову ей на плечо.

– Как обстоят дела? – негромко спросила она.

Мерау уставился в бетонный пол ангара, собрался с духом и без всякой радости ответил:

– Превосходно, ваше высочество.

Лонси спал и смотрел дивный сон.

За день он изрядно устал. Откровенно говоря, он вообще перестал понимать, какое на дворе время суток. Маятник, неустанно ходивший из прошлого в будущее и обратно через целые тысячелетия, сбивал его с толку, а Окно Башни выходило бес знает куда. Лонсирем иронично думал, что даже бесы, существуй они в действительности, бежали бы от Окна с криками ужаса; сам он, удостоверившись, что Окно подчиняется ему, перестал его бояться и только порой передергивал плечами от омерзения, вспомнив, что однажды в нем видел.

Ройст в лице Мерау не оставлял попыток добраться до него. В первую встречу Маг Выси обескуражил суперманипулятора, ожидавшего увидеть на высоком троне кого угодно, только не юного аллендорца, – но государственный суперманипулятор Аллендора неспроста занимал свой пост. Лонси-бывший ненавидел Мерау за склонность унижать слабых, Лонси-нынешний – за то, что самого Мерау не получалось унизить. Ему все было как с гуся вода. На любые подколки он отвечал умно и точно, упорно подводя Лонсирема к нужным мыслям.

Ройст хотел войны с Кестис Неггелом.

Они потеряли Атергеро: его забрала Юцинеле, настоящая Госпожа Выси. Лонси только позлорадствовал. Любви к горянке он не питал, но и зла не держал на нее. Он все-таки чувствовал себя виноватым – оставляя ее в Рескидде на произвол судьбы, он думал, что оставляет ее на смерть. Хотя судьба Неле оказалась не так проста, поступок все же был дурной. Лонси признался себе в этом и был собой доволен. От легкого стыда он получал удовольствие – ему нравилось видеть себя нравственным и совестливым человеком.

Во второй раз суперманипулятор Мерау явился к Магу Выси после того, как Юцинеле с помощью брата и императора закончила высшее лето. Лонсирем отлично развлекся, наблюдая через зеркало за суматохой и паникой в Ассамблее магов и королевском дворце. Несколько дней никто не осмеливался сообщить Лиринии о случившемся. Достаточно храбр оказался один Мерау – он-то и принял на себя весь гнев государыни.

Лонси хохотал в голос и чувствовал себя отмщенным.

Толстуха, которую он повстречал в мертвом городе на изнанке Рескидды, та страшная собеседница, называвшая себя магией и судьбой, жизнью и смертью, больше не разговаривала с ним. Но Лонсирем-будущий сообщал, что она на него смотрит и ждет от него веселой игры. Чем ее повеселить, Лонси не знал. Однако он хорошо помнил, что толстуха наказала ему получать от игры удовольствие. Если так, она должна была быть довольна – игра нравилась Лонси все больше и больше.

Он не желал добра Уарре – хотя теперь, с высоты своего положения, понимал, что никакого потустороннего зла в империи нет. Он не желал зла Аллендору – ведь Аллендор был его родиной. Но правителей Аллендора, которые Лонси подло использовали, обманули и выбросили, как мусор, всемогущий Маг Выси ненавидел почти сладострастно. Его вполне устраивало, что высший год идет к завершению и Лириния не добилась своего.

Узнав, что все насмарку, принцесса пришла в такую ярость, что согласилась призвать Цай-Цей.

Конечно, из этого ничего не вышло.

Отчасти в неудаче был повинен покойный Маджарт, который с достойным лучшего применения упорством убеждал Оджера Мерау в разумности обращения к Цай-Цей. Лириния с таким же упорством скрывала обстоятельства своего знакомства с драконом, а Мерау не додумался почему и стал настаивать. Вылилось все это в ситуацию необычайно красивую, романтичную, глупую и нелепую.

Маятник позволял магу не только видеть события прошлого и будущего, но и понимать их. Лонсирем знал, что Цай-Цей (как и Атергеро, как и любой старший демон, включая Арсет) – обоепол. В Лиринии он почуял существо сродни себе. Разум и эмоции демона походили на человеческие лишь отдаленно, но чувства Цай-Цей к Лиринии человек бы назвал влюбленностью.

Армия южан готовилась дать аллендорцам отпор на северной границе Ожерелья. Сотни человек видели летучего змея. Крыльев у дракона не оказалось вовсе: для полета он использовал Четвертую магию. Рескидди клялись, что Цай-Цей мог опустить хвост в воды Джесай и в это же время выпить воды из Дженнерет – так он был велик. Но увидев в воздухе аллендорские самолеты, он начал умаляться и умалялся, пока не стал соразмерен с машиной.

Два часа Цай-Цей танцевал с атомником Лиринии.

Наблюдавшие это авиаторы клялись, что в жизни не видели ничего прекраснее.

Политики Юга и Востока были с ними совершенно согласны: демонстративное миролюбие заявленного Воина Бездны и демонстративная агрессивность заявленного Воина Выси вступали в противоречие с известной схемой магического года. Заглядывая в кулуары, подслушивая частные разговоры, Лонсирем видел, что газетчикам вот-вот отдадут приказ напрочь забыть о недавних сенсациях. Магическое поле мира неумолимо возвращалось к равновесию. Ученые разводили руками. Близился час, после которого разговоры о высшем годе пришлось бы прекратить вовсе.

Но Лириния не собиралась сдаваться.

Явившись в четвертый раз, Мерау заговорил по-иному.

Он больше не взывал к верноподданническим чувствам аллендорца Кеви, не упоминал о коварстве врагов Ройста, не говорил о законах магии. Суперманипулятор просто сказал:

– Ожерелье теперь в союзе с Уаррой. Мы должны держать паритет сил. Прошу тебя, помоги.