Дэвид Кек - Пора предательства

Слепой Хагон не умолкал — он заклинал и молился, связывал и проклинал.

Во тьме в памяти Дьюранда проносились разные битвы: застывшее на изможденных лицах изумление, страх внезапной раны. Он вспомнил сэра Вэира на утесах Тернгира, сэра Гоула, лежащего на спине на Хеллеборском тракте; Керлака — юношу, так похожего на него самого, в Бауэрмиде — все они были мертвы.

Под воздействием знахарских ухищрений Хагона мысли у Дьюранда расплывались. Он снова лежал на камнях мостовой в воротах замка Акконель, слепой от крови и ошеломления.

Внезапно голос Хагона перешел в радостный шепот. Дьюранд лежал на спине, а Хагон возвышался над ним, весь красноватый в отсветах костра.

— Конечно-конечно, — произнес лекарь. — А я как раз воспользуюсь моментом, чтобы заняться костром. Говорят, кое-какие из этих снадобий лучше применять в горячем виде. Это ненадолго, конечно, и вы это учитывайте, но я все понимаю. Никто не скажет, что нет.

— Что-что? — ошеломленно переспросил Дьюранд.

Хагон шагнул в сторону, и ноздри Дьюранда наполнил аромат садовых цветов — а в следующий миг над ним уже склонялась Дорвен. Лицо ее качалось в отсветах пламени так близко от его щеки — почти касаясь. Черные блестящие глаза обшаривали его лицо.

— Ну что, не очень плохо? — спросил Дьюранд.

— Твои волосы, — проговорила она. Пальцы ее коснулись лысой макушки Дьюранда — а он и не замечал, что лекари побрили его, когда зашивали раны на голове.

— Ты снова выходишь из замка ночью, — сказал он.

— Мне так нравились кудри.

— Тебе лучше?

Дьюранд дивился на темное сияние ее глаз. Дорвен засмеялась — на краткий миг — и отвернулась, устремила взгляд на луну.

— Ты собираешься ехать за ним. Тебе не приходило в голову, что это сущее безумие?

Дьюранд облизнул губы.

— Ты спала? У тебя остается время спать? Среди всех этих поисков?

Снова слабый проблеск улыбки — на сей раз не коснувшейся глаз.

— Помнишь, что я говорила о моем брате? Я нашла многих других. Но он еще там. Зов слышен, когда утихают все остальные. — Она мельком глянула в сторону костра. — Изгибается во тьме, Дьюранд.

Дьюранд попытался покачать головой — помешала боль.

— Он не умер?

Теперь Дорвен глядела на запад — обугленный остов святилища.

— Он завис, — она точно стиснула что-то невидимое обеими руками, — в ребристой тьме. Связан. А вокруг — гогочут, насмехаются. Он не может ни бежать, ни улететь. — Она быстро-быстро перевела дыхание. — Вот какой сон о моем брате я видела.

Дьюранд открыл было рот, но заговорил не сразу.

— Дорвен, не все сны — вещие, — наконец произнес он. — Даже эти твои сны. Сейчас тяжелые дни — но они закончатся. Неудивительно, что ты о нем думаешь. Мы все делаем то, что должны. Мы все уладим.

— А мудрые женщины… — Она отвернулась от костра взглянуть на группку женщин, едва различимых за развалинами. — Они говорят, что от меня будет гораздо больше проку тут. Что из безумного путешествия бог весть куда ничего хорошего не получится. Что женщина понимает, какова ее ноша — и принимает ее, понимает, что можно исправить, а что остается только перетерпеть и выстрадать, что можно сохранить, а что мы должны отдать.

— Мы найдем лорда Морина. Утихомирим Радомора. Король, он придет нам на помощь. — Дьюранд крепко сжал ее руку. — Когда все закончится, мы снова сможем думать и дышать.

Дорвен снова посмотрела на него. Изогнувшись, Дьюранд различил женщин, что смотрели на них из-за плит святилища. Некоторые из них сжимали в грязных руках лопаты.

Дорвен склонилась над ним.

— Когда все закончится, — выдохнула она и крепко поцеловала Дьюранда в губы. Безумие — но он ничего на свете не желал так, как эту женщину. Он представлял себе маленький замок где-нибудь далеко-далеко. Замок, в котором он будет хозяином, а Дорвен — его женой. Руки ее скользнули по избитому лицу Дьюранда, лаская и сжимая его.

Горячая слеза упала на шею молодого рыцаря.

У Дорвен перехватило дыхание.

А еще через миг она уже пожелала Хагону удачи — и скрылась.

Дальше стало хуже. В иные моменты Дьюранд корчился и выгибался дугой на земле от боли — такой же острой, как в когтях Грачей. Он терял сознание и лежал, точно мертвый, а приходил в себя весь в поту, без капли надежды. Хагон держал его борцовским захватом, или выводил на его коже какие-то письмена, или мазал руки и ноги зловонными снадобьями. Знахарство — сущее безумие.

Уже за полночь Дьюранд стал осознавать, что к заунывным песнопениям Хагона примешивается какой-то новый звук — гулкий стук по плитам пола святилища. Тук… Тук… Тук… Сердца молодого рыцаря коснулся могильный хлад — он узнал этот медленный ритм: медный наконечник посоха ударял по камням все ближе и ближе к нему.

Хагон все так же покачивался и бормотал, точно был не только слеп, но и глух. Дьюранд вздрогнул, разобрав среди его бормотания слова:

— Шепотом Странника, что наделяет дорогу силой и вкладывает мироздание в руки сотворенного, соединяю я кость с костью и жилу с жилой.

И словно эти слова возвестили его появление — на плитах перед раненым в порыве холодного ветра появилось новое существо. Высокое, выше виселицы. Черная паломничья шляпа покачивалась в вышине, точно черная луна. Костлявый, переплетенный узлами вен кулак сжимал раздвоенную верхушку посоха.

У Дьюранда оборвалось дыхание.

Великан стояла за плечом Хагона, нависая над ним, но слепец продолжал бормотать, ничего не замечая, даже не вздрогнул. Дьюранд забился было, но в измочаленном теле не хватало уже сил даже пошевелиться. Со скрипом, подобным скрипу старого корабля, великан начал наклоняться над ним, все ниже и ниже. Черная луна качнулась вниз, загораживая от Дьюранда святилище, мироздание, небо. Из-за острых и тонких иголок зубов сочился смрад сточной канавы зимой.

И когда острые, пронзительно-яркие глаза замаячили в дюйме от лица Дьюранда, молодой рыцарь вывалился из мироздания.

Следующий гость явился, когда небо тронули первые проблески зари. Дьюранд услышал, как шумят крылья, как приземляются пернатые существа. Чуть повернув голову, он сумел разглядеть залитые лунным светом развалины, куда опускались тысячи черных птиц. Они скакали на камнях, перепархивали за кольцом черных стен святилища.

Сперва он подумал о Грачах и их пернатой свите, однако эти птицы были мельче и суетливее. Мельтешащая стая подняла невероятный шум: щебет, чириканье, свист, переливчатые трели, точно весь лес высыпался на улицы города. Скворцы. Как та стая, что сбила Ламорика в Майденсбире.

Дьюранд проклинал мак и эвкалипт, что туманили его разум. Нечто смотрело на него — на всех них. Нечто хотело понять, что это делает Хагон в кругу света от костра.