Ольга Митюгина - Черный пес Элчестера

Фрэнсис задумчиво, осторожно, перебирал ее пальцы, лаская их.

- Когда я смогу выходить на охоту, у нас всегда будет свежая дичь на столе, моя милая, - улыбнулся он. - Хорошо?

И Милица нагнулась и поцеловала его в ответ.

...Ему нравилось просыпаться первым и любоваться, как прозрачный утренний луч скользит по лицу его милой. Милисента и рассвет - для него они сплетались в некую мистическую связь надежды на будущее... Мили принесла смысл в его жизнь, как солнце приносило новый день миру... Будить поцелуями и обладать ею - уже не так неистово, как в первые дни их связи, но с той же заботой и нежностью, с куда большей любовью... Свет этой любви давно начал разгораться в его глазах, сначала робко, неуверенно, а теперь сиял радостно и ликующе, переполняя его сердце счастьем. Да, он любил ее, давно любил, едва ли не с первых дней их знакомства, и наконец перестал лгать себе.

Проснуться первым...выйти в туманный утренний лес, принести к ее изголовью осенних горьковатых ягод, поставить в миске рядом, на стул. Растормошить ласками... Его всегда огорчало, если первой просыпалась она, и первой будила его, но все равно - проснуться от ее поцелуев, от порхающих прикосновений рук - в этом была несравненная сладость.

Горница теперь пахла сладко и волнующе: Милица готовила на зиму варенья. Она отправлялась за ягодами далеко в горы, и наконец-то позволила своему умирающему от беспокойства "мужу" ходить вместе с ней, закутав его в шерстяной жилет и шарф, связанные собственноручно - для любимого.

Он не мог ей отказать, хотя чувствовал себя по-дурацки в этом теплом коконе, на что Мили строго заявляла:

- На тебя все равно смотреть некому!

- Черт возьми, на меня будешь смотреть ты!..

Они ползали по мокрым склонам и замшелым уступам, взбирались по скалистым выступам на вершину горы, что нависала над их долиной, - вершину, покрытую пожухшей травой - и, сидя над пропастью, смотрели на свой домик внизу. Фрэнсису нравилось целовать губы любимой, хранящие вкус горных туманов, смотреть на бледные радуги над потоком в ущелье, когда редкое осеннее солнце пробивало толстые тучи, ловить на ладони капли холодного дождя...

Все это было таким чистым и новым, словно не имело отношения к его прежней жизни, словно с появлением Мили родился другой Фрэнсис, а тот, прежний, умер вместе с Фредерикой. И между этими двумя жизнями - ничто, черная бездна небытия...

Никто из них не говорил о любви.

Оба - боялись. Слишком много в свое время было сказано ненужных слов, чтобы теперь могли прозвучать - нужные...

И оттого их забота друг о друге, нежность и уступчивость росли с каждым днем.

"Быть может, он догадается?.."

"Быть может, она поймет..."

Одной из самых любимых забав Фрэнсиса и Мили стало совместное купание, когда, раскалив в печи камни и накидав их в огромную кадку, они ныряли в теплую воду вдвоем и, хохоча, плескались и шалили, намыливая друг друга, не забывая о поцелуях и объятиях.

То была игра: не страсть и не нежность. С Мили вполне могло статься, повиснув всем телом на его шее, начать бултыхать ногами в воде, визжа и смеясь. Это входило в купальные развлечения, как теплый пар и брызганье.

В отместку он опрокидывал ее в воду с головой, так, что на волнах, поднятых ими, словно бурые водоросли, качались лишь ее волосы... Секунда - и вот уже Мили, ловя ртом воздух, выныривала...о, ее дальнейшее поведение было непредсказуемым: она могла обрызгать его, попытаться уронить в воду, а могла прильнуть, осыпать поцелуями, обвить ногами - и продолжение уже не было игрой... То могла быть жадная страсть, со вскриками и неистовыми поцелуями, когда для двоих не существует ничего, кроме слияния их тел; могла быть упоительная в своей чистоте близость, когда Фрэнсис нежно и почти целомудренно целовал лицо любимой, а их единение было лишь вдумчивой, самой доверительной лаской...

...Отшелестел листопад, отплакали ливни, и по земле пронеслись белые кони звонких заморозков. Под ударами их копыт каменела слякоть и грязь, в черный лед обращалась вода, одеревенела почва. Сухой бисер снежной крупы сыпался с грив и хвостов этих коней, чьим дыханием были свежие свирепые ветры, а глазами - искры тусклых осенних звезд...

Звезды дрожали в леденеющих небесах, кутаясь в тонкие былинки голубых лучей...

Лес стоял пустой и голый, словно открытый всем ветрам остов старого дома, и было так легко бегать по бурым палым листьям, промерзшим и ломким, играя в догонялки, прячась за громадными стволами... Мили навязала рукавичек. Фрэнсис, после многих трудов, перешил себе теплые сапоги разбойников, а для Мили, наловчившись, стачал новые: из меховой шубы. И теперь любовался на свою работу: сапожки так изящно обрисовывали стройные ноги его возлюбленной! Мили обшила верх подарка темной мягкой тканью, изукрасила жемчугом и золотом из награбленного бандитами добра, и сейчас порхала по стылой земле, в черной блестящей шубке, ничем не уступая грациозностью и убранством настоящей леди...

Смеясь, они носились друг за другом: она - стройная черная тень, он - гибкий и стремительный в коротком, изящном охотничьем полушубке. Набегавшись, стоять рядом... Он снимал с девушки рукавички, отогревал руки своим дыханием, целовал...

Раны его почти зажили, и Милица разрешила ему уходить с луком в лес, и даже в самые плохие дни Фрэнсис приносил в дом хоть двух зайцев, а нередко удавалось подстрелить и оленя - и тогда мяса хватало надолго...

Они часто бродили по окрестным скалам, он - в поисках дичи, она - собирая чагу и коренья для настоев и заварки. Они не могли не заметить, что дорога вглубь горных долин достаточно промерзла, и по ней вполне можно пройти до того, как ляжет снег... Но слишком велик был соблазн провести вместе зиму, никуда не торопясь, ничего не добиваясь, кроме одного: улыбки на любимых губах.

Это был их молчаливый заговор, безмолвное согласье жить вместе, немое признание в любви.

Им доставляло радость кататься верхом, и Фрэнки так приятно было обнимать свою милую, прижимая ее к себе, а ей - положить голову на его плечо, слушая неспешную рысь коня... Ехать так, бросив поводья, куда глаза глядят...и вот однажды Уголек вынес их на торную тропу, уводившую на перевалы - и дальше, через альпийские долины, во Францию.

Оба, замерев, затаив дыхание, смотрели на этот гладкий путь, представший их глазам, и каждый боялся услышать из уст другого - непоправимое.

А потом Милица посмотрела на своего любимого и попросила:

- Поедем домой, мой милый, пожалуйста, я устала...

И Фрэнсис посмотрел на нее в ответ, и в глазах его вспыхнула радость.

- Домой? Разумеется, родная. У меня далеко идущие планы на этот вечер! Едем, наш дом скучает без нас.

И рыцарь развернул коня под смех Милицы. Они оставляли позади дорогу во Францию, к парижским ведьмам, к морю, к Элчестеру, а вместе с ней - все свои прежние планы, стремления и цели. Зачем вся эта мишура, если у них есть дом?..