Даниэл Уолмер - Чаша бессмертия

— Не спеши так, мой молодой друг! — попросил звездочет, спрыгивая со своего кресла и разминая уставшие от долгого сидения мягкие мышцы. Лицо его оживилось от разговора и порозовело, а мешки под глазами стали меньше. — Задержись еще на день! Дочки мои хотят порадовать тебя на прощание каким-то сюрпризом. Видно, ты не на шутку понравился им. С ранней зари сегодня они готовятся, наряжаются и суетятся.

— Как! Еще сюрприз?! — взревел киммериец. — Не слишком ли много сюрпризов на меня одного?

— Ты уж не обижай их, Конан, славных моих девочек, — попросил Майгус. — Выдумщиц моих…

Хрустальный шар мерцал ярче, чем в прошлый раз, и блики, которые он разбрасывал, колеблясь, по стенам и потолку, отливали уже не зеленым, но ярко-лазоревым. Причиной этого, как заметил Конан, было большее количество свечей, расставленных вдоль стен и в центре комнаты. Свечи теперь имели форму диковинных цветов с длинными, загибающимися книзу лепестками.

Иглл отцепила хрустальный шар от бронзовой цепи, на которой он раскачивался, и протянула Сэтлл. Та прижала его обеими руками к груди и медленно опустилась на ворс ковра, на котором стояла.

Выпрямив спину, скрестив ноги и закрыв глаза, Сэтлл превратилась в статую со слабой, неопределенной улыбкой на отчего-то побледневших губах. Иглл, непривычно серьезная и строгая, провела ладонями, не касаясь, вдоль лица и груди сестры. На юном спокойном лице с закрытыми глазами не дрогнул ни один мускул, не встрепенулась ни одна ресница…

— Сейчас ты увидишь, Конан, нашу историю, — тихо сказала Иглл. — И тебе многое станет ясно.

Мягко надавив киммерийцу на плечи, она усадили его напротив застывшей сестры. Затем зажгла от ближайшей свечи несколько пахучих палочек. Дым от них оказался неожиданно резким, таким, что Конан закашлялся и слезы выступили у него на глазах. Пока он прочищал глотку и протирал глаза, мерцание шара изменилось. Из лазоревого он стал вдруг белым. Казалось, Сэтлл держит в ладонях очень плотный и круглый сгусток вечернего тумана.

— Наклонись-ка поближе, Конан, — прошептала Иглл. — И смотри внимательней.

Конан послушно потянулся вперед, вперив глаза в туманный сгусток. Шар стал еще белее и плотнее. Туман превратился в снег. Сквозь отполированные грани проступили неясные очертания, становившиеся все более четкими…

— Клянусь Кромом, — пробормотал киммериец, — это очень похоже на Ванахейм или Гиперборею…

— Это Гиперборея, — сказала Иглл.

— Да-да, теперь я узнаю эти зубчатые стены высотой в тридцать локтей и почти такие же в толщину… А вот и гиперборейцы в черных плащах… худые, словно стигийские мумии… глаза как у голодных котов… Проклятое племя… Но зачем ты показываешь мне эту отверженную светлыми богами страну?

— Потерпи немного, и тебе станет ясно, — ответила Иглл. — Что ты видишь теперь, киммериец?

— Теперь один из этого угрюмого племени подошел вплотную… Он смотрит прямо мне в лицо! Ну и физиономия, надо сказать… Кожа землистая, щеки впали, глаза — как у волка-оборотня…

— Ты ошибаешься, Конан. По-своему этот молодой гипербореец красив, — возразила Иглл, как показалось киммерийцу, с некоторой обидой в голосе. — И никакой он не оборотень, но правая рука королевы-жрицы Лухи. А эти толстые стены окружают крепость Похиолу, где она правит уже несколько столетий.

— Если тебе такие юноши кажутся красивыми, спорить не буду, — заметил Конан покладисто. — Что касается жрицы, то я имел счастье видеть ее и довольно близко. Правда, это было много лет назад. Омерзительная тварь, надо сказать, и злобная, как голодная медведица… Ого, вот и она сама! — оживился варвар, разглядев в шаре закутанную в черное высокую фигуру с величаво расправленными плечами и царственно поднятой головой. — Она нисколько не постарела с тех пор, как я видел ее в последний раз!

— Скорее, помолодела, — заметила Иглл. — Все, что ты сейчас видишь, происходит двадцать четыре года назад. А молодой ее помощник, который кажется тебе таким уродливым, это я, собственной персоной.

— Ты?!.. — не поверил Конан. — Как же это может быть? Даже отдаленно нет ничего похожего. Глаза у него зеленые, кожа серая, ростом он повыше тебя в полтора раза, да и постарше на несколько лет… Даже если ты искусно загримировалась, вряд ли бы ты сумела изменить рост и цвет глаз!

— Это я, но в прошлом моем воплощении, — ответила Иглл терпеливо. Она смотрела на молодого жреца, не отрываясь, и взгляд ее был странным: и грусть, и горечь, и удивление, и тайное любование — все было в нем. — Мы ведь рождаемся на земле не один раз, но много. Некоторые даже — очень много раз. В прошлый свой приход на землю я была мужчиной и жила в угрюмой северной стране, где солнце почти все время скрыто за тучами, а одну луну в году вообще не появляется из-за горизонта, и бескрайние снежные равнины окутывает холодный мрак. Тогда самый громкий и отчетливый звук — непрекращающийся вой волков в ночи. Самый яркий и радующий глаз цвет — радужные сполохи, перебегающие в небесах в сильные морозы… Уже в десять лет у меня стали проявляться магические способности, и родители мои, которые были простыми земледельцами, отдали меня в обучение жрецам Лухи. В пятнадцать лет я уже сама стала жрецом. Стал жрецом, — поправилась Иглл. — А к двадцати пяти годам — столько, сколько мне сейчас там, — она кивнула на шар, — я стал правой рукой Великой Жрицы. Некоторые обряды, например оживление недавно погибших мертвецов, удавались мне даже лучше, чем ей.

Конан поморщился.

— Нашла чем хвастаться! Оживление мертвецов! Знаешь, каково рубиться с этими вылезшими из могилы, смердящими трупами, которых невозможно убить ничем — ни мечом, ни копьем, ни стрелой! Они разваливаются от твоего удара напополам, но снова поднимаются и прут на тебя… — Воспоминания о давней битве с ожившими гиперборейскими мертвецами были так ярки, что Конана передернуло. — Стигийские жрецы Черного Круга и то не додумывались до таких мерзостей, как северные колдуны Белой Руки! — Взглянув на девушку, киммериец смягчился и усмехнулся. — Впрочем, ты, конечно, наговариваешь на себя. Не могла ты заниматься такими мерзостями!

— Вовсе не наговариваю! — возразила Иглл. — Но и не хвастаюсь. Я родилась в той стране, а не в какой-либо иной. Мне были даны определенные способности, способность к магии, а не к вышиванию, скажем, или к выращиванию коз… И я занималась теми вещами, которым меня учили с детства, не зная, что может быть какой-то иной выбор. Меня учили подымать из могил мертвых воинов, вкладывать им в руки оружие и заставлять выполнять мои приказы. Меня учили заговаривать мечи и копья — чтобы даже пустяковая рана, нанесенная ими в бою, оказывалась для врага смертельной. Меня учили останавливать словом кровотечения. Меня учили выбивать в толще льда на вершинах гор — в толще вечного, прозрачного, нетающего льда — магические буквы и знаки… Но самой главной моей обязанностью было каждое полнолуние приносить человеческие жертвы Ледяной Лухи.