Даниэл Уолмер - Чаша бессмертия

На этих словах травяная занавеска зашуршала, раздвигаясь, и появились те, о ком только что шла речь. Девочка несла корзину, доверху наполненную спелыми плодами, мальчик тащил на плечах довольно увесистый мешок. Они поставили свои ноши на пол и уселись на пороге в тех же самых птичьи-настороженных позах, что и накануне. Конан взглянул на них с новым интересом.

— А разговаривать они умеют? — спросил он.

— О, они знают массу языков! — воскликнула Илоис. — Больше, чем ты, Конан, больше, чем даже Шумри. Язык пиктов, язык змей, посвисты гудящих в ночи насекомых, беззвучное наречие рыб, диалекты лесных животных, птичьи переклички… К тому же с нашей помощью они освоили немедийский. Но они редко болтают попусту, ты верно заметил.

— Сына нам подарили боссонские топи, — продолжил Шумри свой рассказ. — Последнее пиктское племя, у которого мы остановились, почему-то так полюбило Илоис, что подарило нам на прощание отличную кожаную лодку, очень прочную и легкую, которую можно было переносить по суше на плечах. Дикие мужчины были столь любезны, что не ограничились подарком, но проводили нас до истоков реки Громовой, попеременно неся лодку. Если б не пикты, мы неминуемо завязли бы в этих болотах. Не зная с детства, преодолеть эту коварную, сумрачную, поросшую мохом грязь невозможно… Сердечно распрощавшись со славными дикарями, мы стали спускаться вниз по реке, держа путь в Зингару. Мы выбрали эту страну главным образом оттого, что Горги был родом оттуда и мы надеялись когда-нибудь встретиться с нашим капитаном или, по крайней мере, услышать о нем что-либо. А заодно и о нашем «Адуляре».

Вскоре мы заметили, что ночами кто-то стал потрошить наш мешок с запасами пищи. Мы решили, что это безобразничают лисы или волки, хотя Рыжик почему-то утверждала — она тогда только-только начала осваивать немедийский и очень смешно выговаривала слова — что это дело рук человека, только очень маленького. Но откуда было взяться человеку в этих глухих и гиблых местах?.. К тому же на кожаном мешке виднелись следы когтей и зубов, но не ножа или кинжала. Я стал подвешивать припасы перед сном высоко на дереве, но кражи продолжались. Тогда я решил сторожить, чтобы положить конец беззастенчивому и таинственному воровству. Ночью, когда Илоис и Рыжик крепко спали, мне послышалось, что кто-то подкрался к шалашу и вслушивается в наше дыхание. Когда шаги отдалились, я осторожно подполз к входному отверстию и выглянул наружу. Мне показалось, что на дереве сидит небольшая обезьяна и сосредоточенно расковыривает наш мешок! Но никаких обезьян в этих краях сроду не водилось. То был вот этот малыш! — Шумри кивнул в сторону внимательно слушавшего его рассказ взъерошенного мальчугана. — Надо сказать, поймать его оказалось не просто. Пришлось будить и звать на помощь Илоис и дочку. Втроем мы кое-как справились с ним, но руки мои были покусаны и исцарапаны, а Илоис пришлось срочно чинить мою и свою одежду. Мне пришлось связать звереныша по рукам и ногам и привязать к дереву, хотя Илоис громко возмущалась, что бессердечно так обращаться с маленьким и слабым ребенком. Но маленький и слабый ребенок лишил нас десятидневного запаса продовольствия, к тому же мне не терпелось как следует рассмотреть его при свете дня.

— Утром мы развязали ему руки, — продолжила Илоис, — но от дерева не отвязали. Мы предлагали ему самое вкусное, что только у нас было, и пытались объяснить знаками, что будем кормить его, ласкать и ублажать, если он захочет пойти с нами. А если свобода и глухие болота ему дороже, что ж, мы отпустим его, только пусть он больше не таскает у нас по ночам последние лепешки, которыми снабдили нас пикты. Трудно сказать, понял ли он нас. По виду своему он не походил ни на жителя Ванахейма, ни тем более на пикта. Больше всего мальчуган смахивал на уроженца Аквилонии. Но как он очутился один, четырех- или пятилетний, в этой гиблой глуши?..

— Мы развязали его, и наш пленник тут же скрылся в зарослях, — сказал Шумри. — Но мы не сомневались, что встретимся с ним снова. Ночью я положил мешок с едой под голову и спокойно заснул, но довольно скоро проснулся оттого, что кто-то тихонько вытаскивал у меня из-под уха этот самый мешок. Поразившись наглости крохотного воришки, я взглянул в его сторону сквозь ресницы, не открывая глаз. И с удивлением обнаружил, что на этот раз меня грабила дочка! Рыжая бандитка вытащила лепешку — воистину последнюю — и выскользнула наружу. Высунувшись вслед за ней, я почти не удивился открывшейся мне картине: будущая сестрица подкармливала будущего брата последними крохами нашего хлеба…

— Вот так она и приручила его! — рассмеявшись, заключила Илоис. — До сих пор этот маленький дикий зверек может иной раз огрызнуться на мою просьбу, и не каждое мое слово является для него законом, но стоит Рыжику попросить или приказать ему что-либо — летит со всех ног, пыхтя от усердия.

— В этом нет ничего удивительного, — заметил Шумри. — С тобой он может говорить лишь на немедийском, а с сестрой они изъясняются на любом — от птичьего до оленьего, а чаще всего вовсе без слов и звуков. К тому же ты не лазаешь по скалам, не ныряешь в воду с высоты в тридцать локтей, не гоняешься наперегонки с оленями и зайцами и не скачешь, как сумасшедшая, на необъезженных жеребцах.

— И все равно он любит меня! — воскликнула Илоис с некоторой запальчивостью и, обняв мальчика, прижала его голову к своей груди.

Рыжая девчушка тут же поднырнула под другую ее руку и прижалась к приемной матери. По выразительному нахмуренному лицу мальчугана было видно, что он терпит эту ласку с большим трудом.

— Любит, любит! — рассмеялся Шумри. — Раз не вырвался от тебя тотчас, значит, любит. Но отпусти же его, прекрати мучить! Больше всего на свете он не выносит, когда его тискают, целуют и каким-либо образом ограничивают его свободу, — объяснил он киммерийцу. — Дочка, надо сказать, не в пример ласковее…

— Как и полагается девочке, — заметил Конан, подмигнув свободолюбивому Волчку. — Мне кажется, что с такими ребятишками вам теперь ничего не страшно!

— О, да! — согласилась Илоис. Она выпустила голову сына, и тот сразу же отскочил от нее и присел на свое обычное место у порога. Дочка же осталась, нежно прижимаясь щекой к материнскому плечу. — Если б ты знал, сколько раз они нас выручали! Пока мы плыли через бесконечные топи, порой нам бывало нечего есть. И тогда дети приносили нам какие-то корешки, стебли и листья. Один Митра знает, как они распознавали съедобное от несъедобного, но ни разу никто из нас не отравился… Однажды меня укусила в ногу змея. Хотя Шумри сразу же отсосал яд и выдавил его из ранки вместе с кровью, но нога страшно распухла. Рыжик притащила мне какие-то пахучие и прохладные водоросли, обмотала ими опухоль, и к утру она исчезла без следа. До сих пор не знаю, как эти водоросли называются, но теперь всегда собираю их, лишь только увижу…