Клайв Леннард - Источник судеб

Склонившись над постелью, киммериец стремительным движением сорвал полупрозрачную циклу Заны. Тонкая ткань легко разорвалась и опустилась на пол клочьями лилового тумана. Сделав гибкое движение корпусом, Конан скользнул по ее телу, коснувшись темно-алых сосков упругих грудей. Он положил ладони на бедра женщины, услышал томный стон и почувствовал, как изогнулся ее стан в сладостном предвкушении любовной битвы.

Губы Конана дрогнули в улыбке, а потом запечатлели на ее губах, распахнувшихся навстречу, страстный поцелуй. Его язык проскользнул внутрь, нанося дразнящие уколы, словно он орудовал шпагой, распаляя противника и вынуждая его к неосторожному движению. Ему понадобились считанные мгновения, чтобы подчинить ее тело и волю, готовые отдаться на милость победителя. Он наслаждался этой властью, испытывая остро-сладостные ощущения, словно дразнил на арене цирка коварного и безумно опасного зверя. Только смертельному врагу он готовил бы гибель, а этой женщине был готов отдать свою любовь…

Прикосновения его губ, сравнимые с жаркими языками пламени, зажигали кофитку, словно пожар сухой вереск, а ласки сильных пальцев подливали масла в огонь. Она готова была сгореть заживо, сгореть мгновенно и ждала этого с такой силой, как будто никогда раньше не была с мужчиной. Удивительно: опытная и расчетливая, донна дель Донго привыкла к совсем иным любовным играм, но этот северянин покорил ее неожиданной мощью, взял приступом, как воители берут на копье город… Ничего, она еще отыграется и возьмет свое, а сейчас… Иштар Всемилостивая, но что же он медлит? Она застонала, поняв, что получит облегчение лишь в последний момент своего изнеможения и, не в силах справиться со своими чувствами, бросилась в это бушующее пламя.

Когда Зана прижалась к нему с такой страстью, будто хотела раствориться в нем, Конан не стал уклоняться. Обвив руками ее талию, он отпустил губы женщины и стал целовать ее шею, плечи, грудь… Теперь уже все ее тело сгорало в яростном пожаре всепоглощающего огня. Она тяжело дышала, хватая ртом воздух, словно рыба, выброшенная из воды. Она вздрогнула и изогнулась, когда воин, овладевший ею, нанес новый удар — в ее тело. Северянин не позволил ей даже сделать попытку уклониться от сладкой пытки: он был ее властелином, ее поработителем, ее палачом… Зана стонала и металась, прижатая к постели мощным телом варвара, который, казалось, готовился разорвать ее плоть.

Их страсть была подобна урагану, сметающему все на своем пути, или мощному гейзеру, вырывающемуся из земных недр. Словно измученные долгой жаждой, они пили друг друга и никак не могли напиться. И понимали, что выпей они все ливни, обрушивающиеся на раскаленные хребты Рабирийских гор, все равно не смогут утолить жажду.

— О-о-о-о! — простонала женщина, — еще… нет-нет, я этого не переживу!

— Я хочу, чтобы ты чувствовала то же, что боец в смертельной схватке, — хрипло прошептал он, — стань мною, ощути это!

Киммериец никак не мог утолить свой голод. Его тоже охватило желание броситься в огонь и сгореть заживо. Он превратился в собственного противника, отчаянно сопротивляющегося, обреченно отбивающего удары, но готового уже погибнуть… А Зана, словно погружаясь в темную глубину его глаз, становилась безжалостным победителем, выжидающим рокового мгновения. Слившись в бешеном вихре страсти, они снова расходились, поменявшись ролями.

И когда свершилось это превращение, оба они разрядили бешеный напор, содрогнувшись в последней агонии. Пришел миг, и время остановилось. Вместо победного крика из груди Конана вырвался лишь слабый стон, он перевернулся на спину и застыл на постели, словно сраженный на поле боя воин.

Долго ли он был в забытьи, Конан не знал. Подняв отяжелевшие веки, он впервые заметил напротив ложа над дверью каменный выступ и странное изваяние на нем, освещенное тремя небольшими светильниками. Это была бронзовая девушка. Она лежала на животе, выгнувшись и закинув за плечи ноги, так что ее лицо находилось между маленьких узких ступней. В раскинутых руках она держала две лампады с горящим маслом, а белоснежные зубы крепко сжимали длинную ручку третьего светильника, похожего на серебряную ложку. Отсвет неяркого пламени трепетал в ее зрачках, глаза казались живыми и наполненными болью.

— Ты великолепен, северянин, — прошептала Зана и нежно дотронулась до его щеки. Странно, но это прикосновение не было приятным.

— Она смотрит на нас, — хрипло сказал киммериец, отстраняя ее руку и указывая на статую.

— Ты заметил? — В голосе кофитки зазвучали гневные нотки. — Дрянь! Так я ее проучу…

Она вскочила с ложа и, не прикрывая наготы, подошла к стене, на которой висела длинная плеть с костяной ручкой. Сорвав ее, Зана подбежала к каменному выступу и хлестнула по спине девушки, еще и еще…

— Ты сошла с ума! — удивленно воскликнул киммериец, приподнявшись на локте и наблюдая за странными действиями хозяйки. — С каких это пор наказывают плетью бронзовые изваяния?

— Но ты сам сказал, что она подсматривает, — отвечала Зана, продолжая поднимать и опускать плеть. — В этом доме мне подвластны все, даже безмозглые статуи!

Ее волосы растрепались, в глазах зажглись странные зловещие огоньки, и Конан никак не мог поверить, что только что эта женщина вызывала в нем бурю страстных чувств и казалась воистину прекрасной. Он вскочил с постели и перехватил руку донны дель Донго.

— Перестань, ей больно!

Он сам поразился своим словам, но тут же нашел им объяснение: зрачки девушки, которую он поначалу принял за бездушный кусок металла, расширились, глаза увлажнились. Казалось из них вот-вот хлынут слезы.

— Она не чувствует боли, хоть и живая, — недовольно сказала Зана, — и отпусти мою руку, варвар!

Конан приблизился к каменной полке и заметил едва видные багровые полосы на спине девушки, которые стремительно светлели и исчезали. Ее прекрасные, широко распахнутые глаза, казалось, молили о пощаде.

— Ей больно! — решительно повторил киммериец.

— Так ты мне не веришь? — насмешливо воскликнула хозяйка виллы. — Смотри!

Она взяла со столика длинную костяную булавку и вонзила ее в плечо девушки. Острие вошло в тело на пядь, но ни один мускул не дрогнул на лице рабыни, только зрачки стали еще больше. Зана извлекла булавку — ни капли крови не выступило из ранки, которая быстро затянулась, не оставив на бархатистой коже ни малейшего следа.

— Ее можно бить, колоть, поджаривать на медленном огне — она не будет кричать и молить о пощаде, — довольно произнесла Зана. — Она способна часами изображать статую, глотать иголки и жидкий огонь, ходить по стеклу и горящим углям, а также пролезать в такие узкие отверстия, куда не протиснется и ребенок. Достойный экспонат моей коллекции уродов!