Клайв Леннард - Источник судеб

— Я обознался.

— Ну что ж, бывает. Когда много путешествуешь, часто путаешь лица. Но вы, мой дорогой, уже давно вернулись в цивилизованный мир, так что не следует дичиться общества. Тем более, когда партия «фиолетовых» одерживает победу за победой. Ваш подарок превзошел все ожидания, и я хочу вас отблагодарить!

И донна дель Донго томно повела обнаженными плечами.

Дон Эсанди еще раз дотронулся до шляпы, пробормотал: «Непременно!», дал лошади шпоры и скрылся в боковой улочке.

Этот случай не произвел на варвара ровно никакого впечатления и вскоре вовсе изгладился из его памяти. Все потекло своим чередом: от склянки до склянки, от одной страстной ночи до другой — бесконечный мутно-розовый поток времени…

И все же Судьба готовила Конану не тихую заводь, не мертвое тинное озеро, а гремящий водопад и новую стремнину. Как выразился однажды Да Дерг: «Человек предполагает, а Богиня Банну располагает».

Оргии на вилле дель Донго становились все более необузданными, Хозяйке пришла фантазия заставить уродцев принимать в них участие, так что даже на ставшего почти бесчувственным киммерийца нет-нет да и накатывала волна омерзения. Теперь многие гости нюхали порошок Черного Лотоса, погружаясь в прострацию и полностью лишаясь рассудка. Двое утонули в бассейне, какой-то капитан неизвестно почему задушил молодого «литератора», а весьма почтенная дама в порыве лотосовой страсти пыталась отдаться леопарду и была изодрана в клочья. Жертвы веселья были тайно увезены и сброшены в море с чугунными ядрами на ногах, так что официально числились пропавшими без вести, но Зана стала опасаться, что кто-нибудь из сенаторов может заслать в ее дом соглядатаев. Эти опасения выразились в том, что Хозяйку почти перестали видеть трезвой.

Раз, после очередного заседания наследников дела Авванти, окончившегося, как обычно, грандиозной попойкой, Зана привела в опочивальню мужа. Или дон дель Донго привел жену — Конан так и не понял. Оба едва держались на ногах, поддерживая друг друга и глупо хихикая. Зана повалилась на ложе, а Палипсио сумел устоять на ногах и заинтересованно уставился на безмолвного телохранителя.

— Ка-а-акой мужчина-а! — протянул он томно. — Это кто у тебя, дорогуша?

Он тысячу раз видел киммерийца, повсюду тенью следовавшего за хозяйкой виллы, но сейчас, по уши налившись розовым майскугом, то ли забыл его, то ли просто придуривался.

— Нравится? — с трудом ворочая языком, спросила Зана. — Это у меня раб… король Аквилонии, Конан-варвар.

— На-а-адо же, ка-а-ароль! — пропел дель Донго. — А естество у него тоже королевское?

И он протянул руку к набедренному поясу киммерийца.

Это была его роковая ошибка.

Конан совершенно безучастно отнесся к тому, что Зана назвала его подлинным именем. Ему было глубоко наплевать, кого она привела в свою спальню. Он готов был безропотно потакать всем ее капризам и терпеть от нее любые унижения. Но только от нее, Хозяйки, и ни от кого другого.

Палипсио даже не успел понять, что произошло. Он просто взвился в воздух и, нелепо размахивая тонкими руками, пролетел десяток шагов, отделявших место, где он только что стоял, от широкой кровати под балдахином. Сиятельный дон впервые в жизни опустился на брачное ложе. Он опустился на него спиной и обильно залил атласное покрывало кровью, хлеставшей из разбитого носа.

Это падение мгновенно отрезвило Зану. Она схватила мужа за плечи и принялась отчаянно трясти, отчего кровь потекла еще гуще. Потом Зана соскочила с постели, подбежала к телохранителю и принялась яростно колотить кулачками в его широкую грудь.

— Ты, — визжала она, брызгая слюной, — идиот! Ты убил его! Ничтожество, что я теперь буду делать? Муж не оставил завещания, а по местным законам я могу наследовать состояние только по его воле! Я теперь нищая, нищая!

В этот момент дон дель Донго застонал и сел на постели, зажимая руками расквашенную физиономию.

— Хвала Иштар! — воскликнула Зана. И, яростно глянув на киммерийца, добавила: — Ты провинился, раб! Ступай к Стино, передай, что я приказала запереть тебя в холодную.

Следующее утро Конан встретил в каменном мешке, прикованный цепью к железному кольцу в стене.

Не больше двух шагов в длину и столько же в ширину, камера, тем не менее, была высокая, словно колодец. На высоте пятнадцати локтей темнели два небольших отверстия величиной с суповую тарелку. Одно из них выходило наружу и днем пропускало свет, тускло освещавший помещение. Второе всегда оставалось черной дырой — оттуда тянуло холодом. Возможно, это был вентиляционный люк.

Впрочем, пленник не обращал внимания на эти детали. Он сидел на каменном полу, обхватив колени, безучастно уставившись в одну точку. Киммериец не помышлял ни о бегстве, ни о своей будущей судьбе. В голове было пусто, как в заброшенном склепе, ни единая мысль не посещала варвара вот уже несколько дней.

Поначалу он испытывал легкое беспокойство, не получив очередной порции радужного зелья, и даже потряс прутья решетки, отделявшей камеру от коридора. Прутья были частыми, но не слишком толстыми, и в другое время Конан мог бы попытаться их выломать. Но сейчас воля к борьбе оставила варвара: без напитка Родагра он с каждым часом становился слабее и слабее, силы уходила из тела, словно вино из прохудившихся мехов, а вместе с ними исчезали последние мысли.

К вечеру Конан превратился в сидящего неподвижно истукана, лишенного всяческих желаний и способности двигаться. Жирная крыса осторожно подобралась к его ноге, обнюхала пальцы и принялась взбираться вверх по голени. Достигнув колена, она встала на задние лапки, поводя усами и недоуменно глядя на человека, не сделавшего ни малейшей попытки прогнать ее прочь. Заподозрив неладное, крыса с обиженным писком скрылась в своей норе и больше не появлялась.

О существовании Конана словно забыли. Несколько раз светлело окошко под потолком и снова угасало к вечеру. В коридоре царила тишина, никто не приносил пищи, никто не спешил напоить пленника. Да он и не испытывал ни голода, ни жажды и, если бы те, кто отправил его в темницу, просто исчезли, он просидел бы в каменном мешке в полной неподвижности, пока плоть его не обратилась в прах.

На исходе пятого дня в коридоре раздались шаркающие шаги босых ног и в сопровождении дюжего стражника появился Мамба. Он принес склянку с лекарством и миску с едой. Когда стражник отпер дверь камеры, чернокожий раб с поклоном протянул то и другое киммерийцу.

Конан не шевельнулся. Мамба растерянно глянул на стражника, но тот только презрительно пожал плечами. Тогда чернокожий поднес хрустальный сосуд к самому носу пленника…