Крис Уэйнрайт - Кольцо власти

— Подъезжаем! — повернулся он к Бьергюльфу, указывая на показавшиеся вдали очертания древних башен.

— Да! — вздрогнул герцог, словно очнувшись от глубокого сна. — Слава богам, дом близко!

Миновав небольшую дубовую рощу, почти насквозь просматривающуюся из-за отсутствия подлеска, кавалькада по подъемному мосту, перекинутому через ров, въехала под высокую арку главной башни Хельсингера. Перед самым замком расстилалось обширное открытое пространство, оставленное для того, чтобы к цитадели нельзя было приблизиться незамеченным с высоты укрепленных стен.

Замок стоял обнесенный двойной крепостной стеной, с башнями по всей длине и на углах. Вторая стена была намного выше первой, а между ними на всю ширину вырыт ров, заполненный водой. Неприятелю, пожелавшему завладеть укреплением, понадобилось бы очень много сил и старания. Даже преодолев первую стену, враг неминуемо попадал под обстрел защитников со второй, более высокой стены, низ которой у самой воды был обнесен частоколом толстых железных прутьев, расщепленных на концах.

В центре этого двойного кольца стен стоял замок Хельсингер — группа зданий, построенных в разное время и соединенных между собой многочисленными переходами и галереями. Вся эта мешанина построек громоздилась вокруг странного сооружения — то ли одной башни, составленной из трех овальных выступов, то ли трех высоких башен, касающихся друг друга стенами.

Башни эти, в отличие от остальных построек, были сложены из более светлого камня и возвышались над всем замком, словно гигантская сахарная голова. Почти все окна замка выходили во внутренний двор, снаружи оставались лишь узкие бойницы да кое-где открытые балконы галерей.

Замок был древним, очень древним. Имена его первых владельцев и строителей так же терялись во тьме веков, как подножия наружных стен в обнимавшей камень мшистой земле. Почти каждый герцог, правивший этими землями, добавлял к первоначальным постройкам что-нибудь свое, и теперь множество башен, разнообразных по форме и величине, придавали облику крепости нечто сказочное и причудливое. Замковый двор, куда въехали всадники, был вымощен громадными каменными плитами с изъеденными краями, кое-где растрескавшимися от времени. Седой мох пробивался сквозь щели мостовой, оттеняя белизну снега, лежащего вдоль стены, куда его сгребли лопаты усердных слуг.

Бьергюльф соскочил с коня и, бросив поводья подбежавшему конюху, быстрыми шагами направился к крыльцу, коротко бросив слуге:

— Парную!

Амальрик и Гутторм последовали за ним. Высыпавшие на крыльцо обитатели замка хотели было кинуться с расспросами и поздравлениями с удачной охотой, но, увидев мрачное лицо герцога, прикусили языки. Они молча расступились, пропуская господ внутрь. Барон и герцог поднялись по ступенькам, а Гутторм остался на улице, обнимая вышедших встретить его сына и дочь, Жена Гутторма умерла давно, когда Сюнниве, их дочери, было всего пять лет, и дети выросли, воспитанные отцом. Мать они почти не помнили. Ивар, высокий, как Гутторм, но более худощавый и гибкий, с красивым надменным лицом, на котором выделялись светлые усы, подстриженные и подкрученные по последней моде, склонившись к отцу, тихо спросил:

— Что-то случилось?

— Случилось, — вздохнул Гутторм, ласково проводя по волосам дочери, девушки, светлыми рыжеватыми волосами и спокойным взглядом серых широко поставленных глаз напоминавшей ему жену. — Неудачная охота, — он понизил голос, — человек десять медведь задрал.

— Боги! — испуганно вскрикнула девушка.

— Не женское дело — обсуждать охоту! — обняв ее за плечи правой рукой, буркнул Гутторм. — Пусть тебя это не волнует. — Он обернулся к сыну и сказал ему на ухо, чтобы не слышали другие: — Медведь ушел, и, может быть, это и не зверь был вовсе.

— А кто же? — с недоверчивой усмешкой спросил юноша,

— Локис, вот кто! — отрезал отец.

— Так я и знал, — скривил губы Ивар. — Стоит оказаться в окрестностях Блудова Болота, как сразу всем мерещатся бритунские духи. И когда вы перестанете верить во всякую чушь?

Ивар в свое время провел два года в храме Митры в Бельверусе, где служители Светлоликого обучали отпрысков нобилей различным премудростям, и поэтому почитал себя человеком образованным и просвещенным. Разные народные поверья и легенды, вроде тех, что рассказывают крестьяне и простолюдины о Боге-Олене или Боге-Медведе, он считал досужими выдумками, в которые могут верить лишь люди старшего поколения вроде его отца или герцога. Что с них взять, они, кроме ратных дел да охоты на зверя, в этой жизни ничего и не видели толком!

— Много ты понимаешь со своей ученостью, — не желая продолжать старый спор, отмахнулся Гутторм. — Кстати, герцог приказал, чтобы ты никуда не отлучался. Наверное, собирается куда-то.

— Куда? — оживился Ивар, которому до смерти надоело торчать в глуши среди неотесанных помещиков, грубых крестьян и тупых рабов, вдали от блеска столичных залов. Он считал себя созданным для гораздо более утонченного общества. Приезд образованного и прекрасно знавшего светскую жизнь барона Амальрика несколько скрасил его унылое существование в Хельсингере, который в глубине души сын Гутторма почитал замшелой провинцией. Но скоро гость герцога Бьергюльфа покинет замок, а он, Ивар, даже не успеет как следует впитать дух столичной жизни…

— Куда? — повторил он свой вопрос, заглядывая в глаза отцу.

Вот если бы герцогу пришла в голову мысль съездить в Бельверус! А может быть, и в Аквилонию? Ивар, завороженный рассказами барона о жизни тарантийской знати, спал и видел себя в ярко освещенных залах, где вместо каменных плит и медвежьих шкур пол устлан деревянным паркетом и пушистыми коврами, где вместо каменных плит и медвежьих шкур пол устлан деревянным паркетом и пушистыми коврами, где прекрасные дамы…

— Не знаю, — отрезвил его голос Гутторма, и Ивар, печально вздохнув, направился вслед за отцом к резным дверям главного входа.

— Еще! Еще поддай! — Бьергюльф, довольно похохатывая, подставлял бока под удары дубовых веников, которыми его от души хлестали две здоровые девки с раскрасневшимися лицами.

Амальрик, лежа на длинной деревянной лавке, позволял двум другим девицам разминать свое мощное тело, но взгляды, которые он искоса бросал на ржущего, подобно застоявшемуся жеребцу, герцога, не выражали особого одобрения.

Этот, перенятый от бритунцев и перенесенный герцогом в Хельсингер способ мыться в жарко натопленном деревянном помещении, где легкие с трудом вбирали горячий влажный воздух, не очень нравился барону. В цивилизованных местах, как, например, в Торе и Аквилонии, все было обустроено не так. То ли дело — его большая бронзовая ванна, в которую рабы наливали теплую воду, добавив туда ароматной соли, и где так приятно было лежать, предаваясь неспешным размышлениям. Тихо, спокойно, без суеты И идиотского ржания. Чтобы не обидеть хозяина, Амальрик направился вместе с ним в это душное помещение, но никакого восторга от этой процедуры не испытывал.