Барбара Хэмбли - Башня Тишины

Помолчав, девушка проговорила:

– Но это еще не означает, что внутри компьютер устроен точно так же, как мозг человека, – тут она потянулась к переключателю. – Не хочешь сам кое-что попробовать?

Керис поспешно попятился и резко замотал головой. Затем, видя безграничное удивление девушки, он слегка покраснел и пояснил:

– Так послушник не поступает. Нам постоянно твердят, что мы должны оставаться самими собой. А все это… – взмахом руки внук архимага обвел интерьер комнаты, кивая на жужжащий в глубине кондиционер. – Это не относится к тому, что должно интересовать меня как послушника. Ведь мы сами – оружие в руках наших господ.

Тут вдруг Джоанна вспомнила Каннера – ведь и Керис, не получив указаний, всегда чувствовал себя словно в тупике. Но стоило появится архимагу, и Керис сразу преображался. Как бы не вышло, подумала девушка, что Антриг появится здесь и примется отдавать парню приказы, а тот не сможет перебороть себя и бросится исполнять их, хотя они будут противоречит тому, что ему следует делать. И тут Джоанна поняла: Керис не умеет общаться с людьми – так же, как и она сама.

– Но ведь ты рожден с волшебным даром, – удивилась она. – Ведь ты вроде бы собираешься сам стать кудесником. А разве такой человек не должен принимать самостоятельные решения? По-моему, обязательно должен.

Керис замолчал, словно в его душе боролись несколько противоположных точек зрения. Он явно чувствовал себя в затруднительном положении. Наконец он медленно, запинаясь, проговорил:

– Нет, это не совсем так. Волшебник, настоящий волшебник не должен повиноваться только собственным чувствам. У нас даже есть поговорка: ни кудесник, ни послушник не пьют того вина, что пьют прорицатели и наемники. Я хочу во всем быть самим собой. И не хочу, чтобы чуждые явления размягчали мой дух.

– Чем дольше ты что-то делаешь, тем больше в это втягиваешься, – только и вздохнула Джоанна. Нет, в чем-то этот парень был прав. Ведь и ей самой не слишком хотелось переключаться с общения с компьютером на общение с людьми.

Сломать годами складывавшийся уклад при всем желании не так-то просто. Ей самой было куда проще ладить с компьютерами, чем с людьми, – нажал кнопку, раз – и готово то, что тебе нужно. А это так похоже на приказы и команды, которые обожал Керис. Их увлечения были очень похожи, только они существовали как бы в параллельных измерениях. До недавнего времени у нее никаких проблем не было.

Антриг…

Никакой не Антриг, строго повторила она себе. Это был Сураклин, Сураклин…

Вдруг Керис тревожно обернулся к ней. Не говоря ни слова, Джоанна тоже бросилась к окну, откуда был виден сарай на холме.

Прямо перед ветхим строением стоял Солтерис. И в этот момент на вершине холма появился Антриг.

Виндроуз уже успел переодеться в те самые джинсы и рубашку с аппликацией – названием рок-группы, в которых она впервые увидела Темного Волшебника.

Солнце играло на серебряной аппликации, и блеск этот казался Джоанне особенно зловещим. Увидев неподвижную фигуру архимага, Виндроуз направился прямо к нему.

Джоанна решила, что он что-то говорит, но с такого расстояния ничего нельзя было услышать, даже если бы ветер вдруг начал дуть в их сторону.

Джоанна не могла определить, говорил ли что-нибудь также и архимаг. В глубине души она знала, что хоть в ней и оставалась симпатия к Антригу, но за Солтериса она переживала больше. К тому же, несмотря на все уверения главы Совета Кудесников, что он справится с отступником, она знала, что Солтерису грозит куда большая опасность, чем самому Виндроузу.

Затем Джоанна и Керис стали свидетелями вовсе необычного – Виндроуз протянул руки для приветствия, и Солтерис, после короткого колебания, последовал его примеру. Итак, рукопожатие совершилось. А потом… Потом Антриг повел архимага в сарай.

– Нет, – раздался отчаянный шепот Кериса.

Джоанна, обернувшись, увидела расширенные зрачки парня.

Девушка схватила его за руку, заставив отвернуться от окна.

– Ведь твой дед сказал, что он должен поговорить с ним наедине, – напомнила она послушнику. Но и ее голос при этом предательски дрожал.

– Но ведь он также сказал, что единственное, чего он опасается, – это очарования Антрига, – наконец ответил Керис, тоже срывающимся голосом. Он отступил от девушки, лицо его было искажено страхом – в первый раз за все то время, что Джоанна знала его. Но девушка решила, что должна во что бы то ни стало не дать Керису сорваться. И она заговорила:

– Когда я впервые встретила его, я тоже сразу ему поверила. И тогда и теперь мне приходится удерживать себя от того, чтобы снова не поверить его сладким речам.

Уж кому знать это, как не мне.

Но Керис упрямо кивнул в сторону сарая.

– Ты пойдешь туда?

Они вышли во двор, им стало не по себе – воздух был невыносимо душным, несмотря на близость большого водоема. Когда они выходили из железных ворот в сторону холма, из сарая показался Антриг. Даже издалека можно было видеть, как он в изнеможении привалился к изношенному непогодой дереву ветхого строения. Керис быстро посмотрел на Джоанну, в глазах его метался отчаянный страх, но стоило ему снова посмотреть на сарай, как Антрига там не оказалось.

Керис больше не мог сдерживаться – он бегом бросился на холм, за ним кинулась и Джоанна, но она прибыла к сараю гораздо позже Кериса.

Казалось, духота буквально пропитала стены сарая. Внутри духота еще усугублялась отвратительным запахом бензина и машинного масла. Стояла полная тишина. В сарае царил полумрак, пронизанный яркими лучами солнца, проникавшего сквозь многочисленные дыры в стенах и крыше. Когда Джоанна зашла в эту хибару, она почему-то уже знала, что застанет здесь.

Солтерис недвижимо лежал в углу, возле стопки листов фанеры и деталей кузова автомобиля. Казалось, что кто-то специально положил его сюда – архимаг лежал спокойно, с уложенными вдоль тела руками. Длинные волосы его были присыпаны пылью, глаза и рот закрыты, но лицо посинело, как от удушья. Даже в полумраке сарая девушка поняла: не стоит обольщаться, что архимаг может быть еще жив. Ведь она сама убила двоих и потому достаточно хорошо знала, как выглядит смерть.

Бросившись на колени, Керис принялся осматривать труп деда. Лицо его побледнело, как полотно, руки тряслись. Только теперь Джоанна поняла, насколько Керис был привязан к старику. Его ненависть к Антригу питало не только опасение не выполнить свой долг послушника перед господином, но и, конечно, природный инстинкт, заставляющий людей оберегать тех, кто дал им жизнь. Керис всегда был готов верить в исчезновение деда, как она помнила, но верить в его смерть он напрочь отказывался. Ведь сам он был оружием в этих руках, на которых сейчас так отчетливо набухли вены. Видимо, Керис не верил, что когда-нибудь настанет такой день, когда эти руки опадут плетьми и жизнь покинет это старческое тело.