Наталья Михайлова - Земля Горящих Трав

Кроме того, Шахди был неутомимым и внимательным слушателем для каждого, кто чувствовал необходимость высказаться. Все привыкли, что собственных переживаний у Шахди нет. Его трудно было представить влюбленным, взволнованным или страдающим, как если бы он был старым монахом. Смуглое, сухое лицо никогда не меняло выражения.

Друзья знали, что Шахди — прорицатель, последователь древнего восточного учения. Но он сразу сказал, что главное правило прорицателей — не делать никаких пророчеств.

— Странно, Шахди, — рассуждал в то время Сеславин. — Зачем учиться предвидеть будущее, раз нельзя никому рассказать?

Шахди слегка пожимал плечами:

— Если я тебе скажу, что завтра в полдень ты уронишь в реку свой нож, что ты сделаешь?

Сеславин засмеялся:

— Не пойду на реку в полдень. Охота была терять любимый нож.

— Значит, прорицание заведомо было неверным, — сделал вывод Шахди. — Получается, я неправильно предрек, а еще пришел тебя предупреждать и хотел, чтобы ты мне верил!

Сеславин удивленно качнул головой:

— Ну и закручено… Понимаю. Но нож, Шахди, — это пустяки. А если бы ты предвидел, что завтра я сам свалюсь в воду и утону? Неужели нельзя нарушить свои правила и предупредить человека, что ему грозит смерть?

— Опять то же самое, — терпеливо объяснил Шахди. — Если я предупрежу тебя, ты не пойдешь на реку. Получается, я предрек неправильно. Неправильно — тебе не суждено утонуть. А что тебе суждено? Не знаю. Не подвергаешь ли ты себя смертельной опасности, если не пойдешь на реку из-за моего ложного предсказания? Не знаю. Вот почему мы не предупреждаем о пророчествах.

Сеславин помолчал в раздумье.

— А, допустим, ты предскажешь мне, что в полдень я уроню в реку нож, а я все-таки пойду и в полдень уроню в реку нож?

— Нарочно? — чуть улыбнулся Шахди. — Потому что я так сказал? Получится, я заставил тебя это сделать.

— А если не нарочно? Просто в полдень приду и буду стоять на мосту, ждать, пока нож сам из чехла выпадет?

Шахди улыбнулся еще более незаметно:

— Все-таки ты будешь ждать, что он выпадет. И, наверное, даже встанешь так, чтобы он упал именно в воду?

Сеславин рассмеялся опять. Он уже понял, как обернется дело. Ответь он «да», получится, что он нарочно помогает судьбе, а ответь «нет» — нарочно мешает сбыться.

— Это хитро, — сказал Сеславин и посерьезнел. — Но зачем все же предвидеть будущее, если не вмешиваться?

— Я могу вмешиваться сам, — обронил Шахди.

— Например, попросить у меня нож, как будто он тебе нужен, а потом вернуть?

Шахди кивнул. Когда можно было отвечать без слов, он всегда это делал.

— Да какая разница! — нахмурился Сеславин. — Получается все то же самое, что ты говорил раньше. Если ты предсказал, что я уроню нож в реку, а я приду на реку без ножа, значит, ты предсказал неверно. А раз это было неверное предсказание, то зачем было забирать у меня нож? Может, он бы мне понадобился.

Шахди снова кивнул:

— Все сводится к свободе выбора, Сеславин. Если я ничего тебе не предрек, а просто попросил нож, ты мог дать его мне, а мог и не дать. Ты не знаешь, для себя я прошу или из-за за моего прорицания. Я не мешаю тебе взять с собой другой нож. Если я предрек неправильно, я не навязываю тебе своих мыслей о будущем. Будь я не пророк, а лжец, у меня нет возможности обманывать других. Но воля человека свободна. Ты поступай, как знаешь, а если я получил какие-то прорицания, истинные или ложные, то и я вправе распорядиться ими на свой риск.

Под конец лета было еще тепло, в лагере землепроходцев вокруг мраморного храма с портиком цвели розы.

Сеславин сидел на крыльце одного из бревенчатых домов. Ступенькой ниже устроился Шахди. Он был одет в свободную черную футболку с нарисованной на груди оскаленной волчьей мордой; футболка была заправлена под широкий ремень плотных черных штанов. В лагере Шахди теперь всегда одевался в одежду, которую носят в бедных кварталах мегаполиса в Летхе, стараясь привыкнуть к ней. Слушая Сеславина, Шахди вертел в руках пистолет-зажигалку, тоже из Летхе.

— Если бы в тот день экспедиция не вела раскопки, — говорил Сеславин, — никто бы не погиб. Достаточно было на один день приостановить нашу работу! Шахди… Ты это предвидел?

Шахди только пожал плечами, слегка обернувшись к нему.

— Как?.. — Сеславин нахмурился. — Ты предвидел?! И ничего не сделал…

— Я чувствовал, что над нами занесена чья-то рука, — ровно ответил Шахди. — Чувствовал, как усиливается опасность для тех, кто совершает рейды на Землю. Я почти наверняка знал, что некоторые землепроходцы погибнут. Что я должен был сделать?

Сеславин осекся, помолчал.

— Ты не знал заранее, ни кто погибнет, ни точного дня? Чем твои пророчества отличаются от обычных предчувствий? То ли дождь, то ли снег, одна бабка сказала! — наконец в сердцах вырвалось у него.

— Мои пророчества отличаются от предчувствий. Своей остротой, — серьезно сказал Шахди.

— Древнее учение, орден прорицателей — и ты ничего не можешь? — с горечью повторил Сеславин.

— Быть прорицателем — значит ощущать, как в твоих жилах бежит не кровь, а время. Что я должен был сделать? — повторил Шахди. — Ты не сможешь заставить свою кровь течь в обратную сторону. Я многое предвижу, но чаще всего не могу вмешаться.

Сеславин опустил голову:

— Прости… Я в общем-то даже не разбираюсь в вашем учении, а спрашиваю с тебя. Не сердись, Шахди. Я просто пытаюсь понять, могло ли быть по-другому?

Прорицатель в ответ признался:

— Я тоже.

Еще в больнице Аттаре задумал построить на берегу Сорренского моря точно такие же, как в Тиевес, город и храм. Это должен быть город-музей, первый музей Земли Горящих Трав в Обитаемом мире.

Сеславин написал статью об облицовке стен в тиевесском храме, о рецептуре материалов, из которых делалась штукатурка: толченого мрамора, алебастра, извести, гипса и песка, — и об особенностях штукатурных работ в Древней Тиевес. Отдельно Сеславин остановился на подготовке стены под фресковую живопись. Сам каменщик-штукатур, он высказывал много практических соображений.

Когда Комитет народов утвердил строительство музейного комплекса, Аттаре был назначен руководителем работ и тотчас предложил Сеславину ехать с ним мастером-десятником.

Осенью, как только полынь бросила в землю свои семена, Ярвенна вернулась домой.

Впервые за целые месяцы она вошла под крышу человеческого жилья в лагере землепроходцев и, согреваясь, ела горячую похлебку, а потом пила сладкий чай. В Патоис Ярвенна жила под открытым небом, даже когда лили дожди, как растение, не ощущая холода. Ее волосы выгорели добела, а кожа стала совсем темной от загара.

— А как там мои цветы? — вспомнила она вдруг свои комнатные растения на подоконниках. — Ты поливал их, Сеславин? Они не завяли?