Макс Мах - Твари Господни

– Да, – кивнула она. – Это очень важно.

– Иаков, – снова помолчав, ответил Бах. – Он создал и передал мне.

Теперь оставался самый важный вопрос. Вопрос на миллион долларов, как говорят янки.

– Вы его видели? – спросила она.

– Разумеется, – удивился Бах. – А как бы мы сговорились?

– Я имею в виду, там , – уточнила Лиса.

– Естественно, – кивнул Бах.

"Черт! Пустышка!" – но раз начала, надо было завершать, только бы Черт раньше времени не разбудил.

– Он действительно умер в девяносто втором?

– Не знаю, – покачал головой Бах. – В последний раз я видел его там, в восемьдесят восьмом, а здесь он со мной говорить не хотел.

"Восемьдесят восьмой… – удивленно отметила Лиса. – А потом наступил восемьдесят девятый".

– Больше ничего о нем сообщить мне не сможете? – она была почти уверена, что ответ будет отрицательный, и не ошиблась.

"Не корректный вопрос".

– Некорректный вопрос, донна Рапоза, – сказал Бах с вежливой интонацией. – Без комментариев.

– Я и не настаиваю, – пожала она плечами. – А Некто Никто вам встречать не приходилось?

– Нет, – покачал Бах головой. – Я даже не слышал такого псевдо.

В восемь утра, подхватив у памятника Крузенштерну, который назначен был на этот день паровозом Ленина, явно неплохо отдохнувших Даму Пик и Алекса, они на загодя приготовленном Чертом "газоне" выехали из города и начали неспешно выдвигаться к точке перехода. В девять вечера, накрутив по Ленинградской области и Карелии едва ли не с тысячу километров, "Газон" миновал, не останавливаясь, Сортавалу, и по лесным дорогам начал смещаться в сторону границы, где на участке в/ч [25]2121 Лиса и задумала ее пересечь. Дальше предполагалось что-нибудь сымпровизировать, достать машину, и, превратившись в группу "дурных на всю голову" немецких туристов, двигаться через Лахти и Вантаа в Хельсинки, чтобы уже оттуда вылететь самолетом в ФРГ.

В десять с копейками, они бросили машину на глухой лесной вырубке и дальше пошли пешком через какие-то совершеннейшие буераки, а затем и по болоту. Шел дождь, то, усиливаясь, то, ослабевая, но, не прекращаясь ни на минуту, и стало совсем темно, но ни Лисе, ни Черту, ни Даме Пик это не мешало. Алекс же, который в этих обстоятельствах был совершенно бесполезен, потому что беспомощен, шел "на прицепе", ведомый неутомимым и безжалостным Чертом, уже вошедшим в боевой транс.

Миновав болото, они к полуночи вышли к двойному забору и контрольно-следовой полосе. Вокруг, насколько хватало чутья Лисы, не было ни одной живой души, ни по эту, ни по ту сторону границы. Тишина, нарушаемая лишь шумом дождя и скрипами деревьев в лесу, холод и мрак.

– Так, – сказала Лиса, останавливаясь. – Мы на месте. Собрались! Алекс, проснись, сукин сын! Ты держишь электронный забор и всю их связь. Пика, ты открываешь коридор, я веду Алекса и прикрываю всю группу мороком, а ты, Черт, наш авангард. Если, что, гаси всех!

Ночью в баре Густава Блока нежданно-негаданно появилась Нора. Чел ее увидел, узнал, хотя прошло уже много лет, как она сюда не приходила, и послал к ней Михеля. Тот доиграл, не торопясь, партию, сбросил карты, и пошел к стойке бара. На Нору он внимания не обращал и наткнулся, разумеется, совершенно "случайно", когда возвращался за карточный стол со стаканом виски в одной руке и подносом с бутербродами – в другой.

– Вау! – сказал Михель, явно обрадовавшись встрече. – Нора, сладкая моя! Сто лет, сто зим!

– Привет, Михель, – Чел обратил внимание, что Нора держится несколько напряженно, что впрочем, ни о чем не говорило. Как он слышал, в Энгельсе, ей то ли ноги оторвало по самое "не могу", то ли еще как искалечило, но факт тот, что, как ни крути, девушка уже давно была не девушка, а бабушка-инвалид. – Как жизнь?

– Твоими молитвами, милая, – заулыбался Михель. – Солнце, океан, золотой песок. Ну ты понимаешь.

– А то! – усмехнулась Нора. – И как они тебе?

– Кто? – Михель был, конечно, профи, но иногда удивительно тупил в таких вот быстрых диалогах с подколами.

– Не знаю, – развела руками Нора, если и ставшая с их последней встречи на вид чуть старше, то все равно выглядевшая сногсшибательно. – Кто у тебя там, креолки или метиски?

– Ах, это! – заулыбался Михель, уже полторы недели прятавшийся в старом, еще при Гитлере построенном, канализационном коллекторе Мюнхена. – И те, и другие. Приходилось пробовать?

– Не, – плавно протянула Нора, упорно изображавшая в Городе лесбиянку, что, впрочем, могло соответствовать истине, а могло, конечно, и не соответствовать. – Я люблю белое на белом.

– Ты, что расистка, что ли? – без злобы спросил Михель, который на своем еще не слишком длинном веку успел побывать и буддистом, и коммунистом, и анархистом, но вот нацистом не был ни разу.

– Нет, Михель, – снова усмехнулась Нора. – Я эстетка. Ты Карла не видел?

Упоминание о Карле сразу испортило Михелю настроение, но Нора, судя по всему, ничего об этом еще не знала.

– Карл, – холодно произнес Михель. – Ушел к бундесам. Сдал всех кого знал и пошел служить в "гестапо".

– Мне очень жаль, – сказала Нора сдавленным голосом. – Очень. Я просто давно здесь не была.

– Проехали, – пожал плечами Михель.

– А Рысь? – уже гораздо осторожнее спросила Нора.

– Убили в девяносто седьмом, в Клайпеде.

– Черт! – значит, и об этом, что, впрочем, не мудрено, она не знала тоже.

– Да, – кивнул Михель. – Мне ее тоже жаль, она была хорошая девушка.

– Вильма? – было очевидно, Нора перебирает тех, кто заправлял в Цитадели в ее время. Во всяком случае тех, кого она, по-видимому, знала лично.

В ответ Михель только головой покачал.

– Дэн?

– Он редко теперь заходит, – объяснил он.

А она только взглянула Михелю в глаза, но ничего не спросила. По-видимому, и сама обо всем догадалась.

– Ирма?

– Не знаю, – снова пожал плечами Михель. – Люди разное говорят, но она больше не приходит. У тебя дело какое-то?

– Дело, – кивнула Нора.

– Тогда пошли за наш стол, – предложил он ей. – Там все свои.

– А пустят?

– Тебя пустят, – улыбнулся Михель. – Пошли!

Они вместе подошли к столику, и Михель, поставив поднос и, быстро взглянув Челу в глаза, кивнул на Нору:

– Знакомьтесь, ребята, это Нора. Лишнего сказать не могу, но она из наших, только…

Он замялся, подыскивая подходящее слово, но Нора и сама умела говорить.

– Я на пенсии, – закончила она за него. – По состоянию здоровья.

"Спросить ее? – с неожиданной для самого себя тоской подумал Чел. – Только что это изменит?"

– Садись, Нора, – сказал он вслух. – Я Чел. Если ты помнишь Моцарта, то я кто-то вроде него.

Ну что ж, он сказал достаточно, чтобы женщина поняла, с кем имеет дело. Она и поняла.