Юрий Никитин - Истребивший магию

– Почему не уничтожил отбракованное?

Он пожал плечами.

– Зачем? На людей ему наплевать. К тому же уничтожать – тратить магическую воду, запасы которой тают быстрее, чем он думал. Да и вокруг его крепости теперь дополнительный пояс защиты… пусть даже ему и неподвластный.

Позади осталась кремнистая долина и гряда неопрятных холмов, с последнего увидели вдали красные от черепицы из обожженной глины крыши.

Она заметила, что волхв все озабоченнее посматривает на приближающийся город. Барвинок он показался даже меньше по размерам предыдущего, хотя этот явно богаче, но все-таки не сказать, что в нем живет могущественный колдун…

– Не любишь, – поинтересовалась она, – когда много людей? Не боись, не каждый же захочет тебя ударить… Правда, если бы узнали, кто ты есть…

Он поморщился, не ответил, его глаза бросали по сторонам быстрые цепкие взгляды. По обе стороны проползают серые неухоженные дома, улицы узковаты, а через некоторые даже протянуты веревки, на которых сушится белье.

Плохо отжатое к тому же, мелькнула у нее раздраженная мысль, когда на голову и плечи сорвались тяжелые капли. Бедный Олег, его такое вообще должно приводить в бешенство…

Он едет с виду безучастный, в пустынях привык терпеть и не такие неудобства, но все равно должен беситься: там ничего не изменишь, а в городе люди могли бы жить аккуратнее…

Он поворачивал трижды, и, когда впереди показалось высокое здание постоялого двора, Барвинок лишь поморщилась, волхв даже в незнакомых местах чувствует, где тут можно поспать и поесть…

Ворота распахнуты, они приближались, Барвинок всем существом чувствовала близость беды, зябко ежилась, пугливо поглядывала на сурового волхва.

– Зачем, – спросила она безнадежным голосом, – тебе уничтожать магическую воду? Она же все равно кончится!

Он буркнул:

– Народ успеет вконец испохабиться. И так уже дальше некуда… но все равно еще можно. Вниз – всегда можно. И легко. Когда вниз, то никаких остановок, задержек… да, легко. Но даже потом…

– Что?

– Кончится вода, – сказал он с тоской, – лягут и будут ждать нового дождика… даже не знаю, что с такими делать. Может быть, надо снова перетопить? Выбрать чистую и здоровую семью, а всех остальных… либо утопить, как уже делалось, либо сжечь… Можно еще болезнь какую-нибудь, только боюсь, слишком много выживет. И не самые лучшие…

Она смотрела в ужасе.

– Ты так серьезно говоришь… Я чуть не поверила, что ты всерьез!

Он посмотрел на ее чистое личико с круглыми, как у совенка, глазами и вздернутыми красивыми дугами бровей, вздохнул и пригнул голову, сверху проплыла дуга ворот.

Во дворе привычные колодец, неизменные телеги с задранными кверху оглоблями, из распахнутых дверей конюшни доносится конское фырканье, в трех шагах от колодца и ближе к коновязи высится массивный кусок серого гранита, так называемый седальный камень. С него на коня влезают люди пожилые или слишком грузные, а то и отягощенные массивными доспехами и оружием.

Мужчины – существа хвастливые, Барвинок давно заметила, что хотя с камня залезать удобнее, но к его помощи прибегают только те, кто уж никак иначе, а остальные, даже самые толстые, сопят и багровеют мордами, но вскарабкиваются на коня с помощью стремени, а это все равно что подниматься по лестнице, ступая через три ступеньки.

Волхв, как она помнит, к ее недоумению, иногда поднимался в седло, как отягощенный немалым весом старик: ставил стопу в стремя, хватался за луку седла, другой ногой отталкивался от земли и тяжело усаживался, зато в другое время запрыгивал на коня, совершенно не прикасаясь ни к стременам, ни даже к седлу. Барвинок не могла понять, почему так по-разному, это же как можно постоянно бахвалиться удалью и молодечеством, но у волхва все зависит, наверное, насколько тяжелые или легкие мысли застряли в черепе.

Постоялый двор ничем не отличался от остальных, все строятся одинаково, даже еда везде все то же мясо, жареное и вареное, сыр, рыба, птица, хлеб и немного зелени, зато вина много и разного, что и понятно, основной источник дохода.

Барвинок все время думала о своем, на волхва поглядывала когда со злостью, когда с сочувствием. Он заметил эти странности, помалкивал.

Она вяло работала ложкой, вылавливая в супе куски разварной баранины.

– Переночуем, – после долгого молчания спросила она, – а утром отправишься искать беду на свою голову?

– Ты переночуешь, – пояснил он, – я отправлюсь сейчас. Сразу после ужина.

– Что-о?

– Время на исходе, – пояснил он. – Может быть, я уже опоздал.

– Скоро ночь!

– Никто не запрещает ездить и ночью.

– Сумасшедший!

– Точно, – согласился он. – Только мое сумасшествие более здраво, чем рассуждения о богатстве гробокопателей. Так что сумасшедшему… сумасшествие. Ну, ты поняла.

– С трудом, – отрезала она. – Не сумасшедшей понять трудно!

Доужинали в молчании, Олег не стал дожидаться, пока маленькая женщина справится с большой рыбиной, бросил монету на стол и вышел.

Хозяин вырос тут же рядом со столом, будто все время пребывал в невидимости. Монета исчезла в его ладони, на женщину посмотрел вопросительно. Барвинок ответила виноватой улыбкой, запихнула в рот последний кусок и бегом выбежала за волхвом.

Волхв уже вывел коня, Барвинок закричала с крыльца возмущенно:

– Без меня?

Он в удивлении оглянулся.

– Женщина, скоро ночь!

– Вот и присмотрю за тобой, – ответила она дерзко, – чтоб не потерялся!

Он покачал головой.

– Зачем это тебе? Может быть, хоть сейчас скажешь?

Она посмотрела хитренько.

– А вот догадайся.

– Да разное в голову лезет, – пробормотал он. – Разное. Ладно, поиграем и в твои игры.

Оставив своего коня, он вывел лошадку загадочной спутницы, протянул маленькой женщине руку, но она лишь покосилась на его широкую ладонь, такую толстую и надежную, вставила ногу в стремя и поднялась легко, как молодая стрекозка.

Пока разбирала повод, он сам оказался в седле, лишь сделав быстрый шаг к коню и сильно толкнувшись ногами. Барвинок смотрела во все глаза, вот бы ей так управлять конями.

– Готова? – спросил он.

– Не беспокойся, – ответила она. – Не отстану.

– Теперь верю, – пробормотал он, и она не поняла, с какой целью он это произнес. – Ты такая…

Внезапное чувство опасности стегнуло по ее телу, словно пучком крапивы по голой коже. Раздался сухой треск, злобное шипение, яркая вспышка выжгла глаза. Барвинок вскрикнула и прикрыла лицо ладонями, но и под ними видела жуткий ветвистый ствол белого огня, что возник между небом и землей.

Со всех сторон раздавался крик, она с усилием отодвинула трепещущие руки, перед глазами плавают яркие и темные пятна вперемешку, мелькают неясные тени.