Юрий Никитин - Истребивший магию

Олег прислушался, лицо стало брезгливым, будто вступил в коровью лепешку.

– Муравьи хоть ночью не дерутся, – буркнул он, в голосе чувствовалось предельное презрение к роду человеческому. – А эти…

– Если за свои законные права, – сказала она твердо, – можно и ночью! Может быть, это люди свергнутого короля!

Он хмыкнул.

– Ну, за свои законные…

– Да, законные!

– А кто эти законы установил?

Она сказала с достоинством:

– Ну, знаешь ли! Кому нужно, тот и установил!

– Вот именно, – согласился он хмуро. – Короли и установили. Для себя. Все остальные пусть идут лесом.

Она огрызнулась:

– Любые законы лучше, чем беззаконие!

– Здесь ты права, – согласился он неожиданно. – Молодец, запомнила чьи-то умные слова.

– Это мои слова, – заявила она с превеликим чувством достоинства. – Это я так сказала!

Он оглянулся. Свет падает на волосы, лицо в тени, только глаза горят странным огнем, как у лесного зверя.

– Да?.. Ишь, и ты вроде человека… Жаль только, что законы устанавливают люди. Вот победят эти, что свергают королей, и установят свои! Я вот, если бы не люди…

– Этого никогда не было! – возразила она.

Он подумал, кивнул.

– Значит, надо, чтоб стало.

От его облика повеяло такой несокрушимой волей, что она ощутила себя крохотным муравьем, вздумавшим прогрызть дорогу через загородивший ему путь горный хребет.

– Сумасшедший!

– Еще какой, – согласился он.

– Ага, сам признался!

– Люди все сумасшедшие, – объявил он. – Это звери нормальные. Почему они не дерутся друг с другом? Даже лютые волки не убивают один другого. Впрочем…

Он задумался, Барвинок подождала, тоже краем уха вылавливая из тьмы крики и звон железа, но волхв ушел в мысли глубоко, она спросила нетерпеливо:

– Что – впрочем?

Он посмотрел на нее непонимающе.

– Что, есть хочешь?

– Уже нет, – отрезала она, – ты начал мямлить что-то очень умное, но заснул сам от своей скуки.

– Тогда зачем тебе знать скучное? – спросил он в удивлении. – Впрочем, женщин понять трудно. Я подумал, что люди когда-то были такими же нормальными, как и все животные, но свихнулись и потому стали убивать еще и друг друга. Это было их первое отличие от прочих животных. Убивали и убивали, пока не научились говорить, думать, строить дома – это уже второе отличие… Убивают всегда слабых и глупых, так что порода все время улучшалась! И теперь, наверное, продолжает улучшаться… Хотя, гм… когда придумали луки, а из него слабый может убить сильного, а трус героя, то… войны, наверное, уже не нужны. Теперь они только во вред. А были ох как нужны!

Она, не слушая, настороженно вслушивалась в крики, теперь вроде бы донесся и топот, а это значит, бегут в их сторону.

– Нас не сомнут? – спросила она.

Он покачал головой.

– Далеко. Тихо по ночам, вот и слышно далеко…

– Все равно ты сумасшедший, – сказала она убежденно.

– Еще какой, – согласился он. – Иду с тобой, выслушиваю, а мог бы просто придушить без затей и топать себе легко и бесхитростно.

– Куда мы идем?

– Уже пришли, – ответил он.

Она сообразила, что, сделав небольшую петлю по улицам, они вернулись к городским воротам. Стражей не видно, явно дремлют в караулке, второй раз беспокоить их не решается даже волхв… или почему-то не хочет, ему зачем-то надо, чтобы о его прибытии в город знали…

Подмывало спросить, что же он делал, с кем встречался, что такое важное его привело сюда, но с холодком понимала, что это будет означать конец их совместному путешествию. У мужчин, как и у детей, должен быть свой уголок, пусть совсем крохотный, но куда они не пускают женщин. А те глупые женщины, которые настаивают, в конце концов теряют этих мужчин. А чаще даже не в конце концов.

Ворота в ночи выглядят массивными и страшными, в металлические скобы вложено чуть ли не цельное бревно, чего она никак не ожидала, порядочные женщины по ночам на улицу не выходят, откуда ей знать, что после захода солнца ворота запирают.

Олег, по его виду, ничуть не изумился, сразу пошел вдоль городской стены. К ней с этой стороны прилепились кожевенные мастерские, запах прелых кож забивает дыхание.

– Вернемся? – спросила она.

Он отмахнулся.

– Вон там перелезем.

– Через стену? Ты с ума сошел?

За лавками и складами обнаружилась огромная поленница дров, сложена так умело, что даже старуха поднялась бы на вершину без труда. Стена выступает над нею всего на локоть, Олег подмигнул Барвинок и пропал на той стороне.

Она поспешно заглянула за край, там большая груда вывалившихся камней, перебраться в самом деле нетрудно, а ворота, как она поняла, больше для конных и телег.

Фигура Олега на миг исчезла внизу, он уже достиг земли. Барвинок не успела вскрикнуть, на него с двух сторон бросились люди в лохмотьях. Он взмахнул обеими руками, они разлетелись, как сухие листья под ударами ветра, и остались лежать на земле недвижимо.

Она торопливо спустилась, дрожащая и сразу озябшая.

– Как ты легко…

Он отмахнулся:

– На меня не впервые бросаются с дубинками.

Из темноты на него бросился еще один, волхв перехватил за руку, увернувшись от ножа, и с силой ударил головой о стену.

– И с ножом не впервые? – крикнула она.

– Да, – ответил он несколько рассеянно. – Все суета, суета…

Они прошли несколько шагов, дорогу загородили двое с мечами. Она вскрикнула:

– Вернемся?

– Далеко, – ответил он.

Вместо того чтобы остановиться или хотя бы замедлить шаг, он перешел на бег. Те двое со злорадными лицами подняли мечи для ударов, но Олег внезапно откинулся на спину. Упал, как ей показалось, его понесло по земле, как по льду, прямо на растерявшихся разбойников.

Они не успели шевельнуться, как он быстро и жестоко ударил их чуть выше пояса. Почти сразу же выпрямился, уже за их спинами, Барвинок опасливо пробежала мимо, оба с искаженными болью лицами держались за пораженные места.

Он оглянулся, лицо перекосилось в злом нетерпении:

– Ты чего отстала? Побыстрее!

– Я спешу, – прокричала она, задыхаясь.

Луна светит ярко, но, когда вбежали в тень, она тут же начала отставать в непроглядной тьме.

Он крикнул, не поворачивая головы:

– Не спи, не спи!

За спиной раздался топот. За ними гнались, как ей показалось, человек двадцать, а то и тридцать. Она оглядывалась на Олега, волхв морщится, кривится, она со страхом видела, как в нем борется его рассудительная мудрость и правильность, что вообще-то гнусное занудство, и чисто мужское желание не ударить лицом в грязь перед женщиной, а они сейчас, по глупой мужской логике, унижены и опозорены, так как убегают.

– Да что же это за мир, – процедил он в сердцах, – когда же они отстанут!