Энтони Уоренберг - Клятва киммерийца

Нечто, полузверь-полуптица с перепончатыми крыльями, острым клювом и широко расставленными когтистыми лапами, стремительно спикировало сверху, но юноша неуловимым движением уклонился, а киммериец ударом мелькнувшего в воздухе меча разрубил гадину пополам.

— Прикрой меня! — крикнул Ллеу, короткими перебежками устремляясь к гробу.

Нежить налетала со всех сторон.

Конан крутился волчком, вращая мечом с немыслимой скоростью, отбиваясь сам и защищая своего спутника, которому твари норовили вцепиться в глаза. Но вот Ллеу вспрыгнул на возвышение — и оказался лицом к лицу со страшным мертвецом.

В гробу лежал сморщенный старичок с непропорционально огромной, совершенно лысой головой и огромными же, широко распахнутыми остекленевшими глазами, веки которых невозможно было закрыть. Здесь, в непосредственной близости от его тела, нежить отступила — очевидно, полагаясь на силу самого Паука, а варвар внизу продолжал держать оборону, отбиваясь от целой орды разномастных тварей, тучи которых заполнили собой залу. Медлить было нельзя ни секунды. Ллеу протянул руку — и одним резким движением сорвал ожерелье с шеи покойного.

Из глаз Паука в этот момент вытекла какая-то черная жидкость, а тело его судорожно дернулось — но этого юноша уже не видел. В его собственных глазах на миг потемнело — морион обжигал его живую плоть, словно раскаленный металл, но Ллеу не разжал руки, мужественно перенося страшную боль.

Не выпуская ожерелья, он спрыгнул вниз, и в этот момент в зал ворвались пятеро или шестеро из четырнадцати колдунов во главе с изувером-кхитайцем.

— Ну, мерзавцы! — яростно выкрикнул юноша, высоко поднял над головой руку, сжимающую смертоносное ожерелье. — Подходите, кто самый смелый!

Он стремительно отступал, плечом к плечу с киммерийцем. Кхитайский маг первым пришел в себя и бросился на них — но острие меча Конана вонзилось в грудь и прошло насквозь, пропоров спину. Изувер захрипел и задергался, истекая кровью. Варвар опустил меч, прижал тело кхитайца ногой и выдернул лезвие. Остальные соваться уже не осмелились, а морион в руке Ллеу надежно защищал спутников от собственно магического воздействия — нападать на нового владельца ожерелья было чистой воды безумием.

Оказавшись на улице, оба, не сговариваясь бросились бежать со всех ног до самых городских ворот, по дороге прихватив чьих-то лошадей за своими возвращаться времени не было и стремительно покинули Зильбербург.

Только когда они отъехали на достаточно безопасное расстояние, киммериец заметил, что с Ллеу творится что-то неладное. Парень едва держался в седле. Варвар остановился сам и помог спешиться другу, продолжавшему судорожно сжимать в руке ожерелье.

— Не трогай его, — предупредил юноша, — опасно.

— А я и не собираюсь. Да разожми ты руку Ллеу медленно разжал пальцы, и ожерелье скользнуло на землю. Ладонь юноши была обожжена и выглядела как сплошная рана. Зеленые глаза стали белыми от невыносимой муки, губы кривились и прыгали.

— Конан, — он вынужден был опереться на плечо друга, ибо ноги не держали его, — Аватара… не ошибся в нас. Паук больше не смол вернуться. А это, — он указал на морионовое ожерелье, черной змеей извивающееся в траве, — надо сжечь. Седьмая дверь закрыта. Последняя…

— Разве камни горят? — усомнился варвар.

— Еще как, — подтвердил его спутник, стараясь улыбнуться.

Наконец морионовое ожерелье было уничтожено. Теперь спутники могли взять путь на Хааген. Слишком дорого обошедшаяся беспечность многому научила Ллеу, и он стал куда осторожнее и сдержаннее, а на вино какое-то время вообще смотреть не мог, словно записной трезвенник.

И еще юноша старался ни на шаг не отходить от Конана: держаться вместе было безопаснее.

Варвар с любопытством наблюдал за товарищем. Ему было даже интересно посмотреть, надолго ли хватит Ллеу — не связываться со всеми подряд женщинами, не напиваться до бесчувствия в каждом кабаке, не ввязываться в многочисленные драки и прочая, и прочая…

Аскетизм был совершенно чужд природе зеленоглазого юноши, появившемуся на свет в небольшом глухом селении, а последние два года вообще проведшему прикованным к стене и испытывая жестокие мучения.

Уняться, не перепробовав все возможные искушения на собственной шкуре, ему было чрезвычайно трудно. Ллеу обожал жизнь во всех разнообразных проявлениях и мгновенно загорался всякой новой идеей или задачей — чем труднее и рискованнее — тем лучше. Ему непременно требовалось испытать себя в самых неожиданных авантюрах. Поэтому случайная встреча с бродячими артистами прямо-таки свела парни с ума. Ну как же — среди них были канатоходцы! Веревка, натянутая на головокружительной мы соте между двумя шестами, притягивала его и себе с непреодолимой силой.

— Если тебе не терпится побыстрее свернуть себе шею, — буркнул Конан, заметив излишне пристальный интерес Ллеу, — могу предложить более надежный способ. Тебе помочь это сделать безо всякого каната?

Юноша и сам понимал, что никто из них не может идти на неоправданный риск. История с дымчатым морионом все еще была слишком свежа в памяти, и он до сих пор не вполне владел жестоко обожженной рукой. Ввязываться в очередную авантюру он, в общем-то, и не желал,

Однако если человеку на роду написано оказываться в центре различных невероятных событий, попадать в единственно нужный момент и нужное место, то от судьбы не уйдешь… Смутное беспокойство, причины которого он не понимал, терзало сердце Ллеу. Умея легко сходиться с людьми, он разговорился с двумя молодыми циркачами, парнем и девушкой, причем девушка была даже моложе его, не старше шестнадцати зим от роду. Оба они поразили воображение Ллеу головокружительными трюками, которые легко выполняли на том самом злополучном канате, натянутом над головами потрясенной толпы. Эти двое казались как бы единым целым, что неудивительно, ибо Энар и Ретана очень любили друг друга.

Ремеслом своим они владели с раннего детства; их гибкости могла бы позавидовать даже змея, а ловкости — обезьяна. Они охотно и подрыто рассказывали о своей жизни, и даже разговаривали эти молодые люди так, словно были близнецами — если один из них начинал какую-то фразу, второй легко заканчивал ее, или же они в один голос произносили одно и то же, тут же разражаясь по этому поводу искренним хохотом и не сводя друг с друга влюбленных глаз. Рядом с ними Ллеу отдыхал душой.

Но чем дольше смотрел он на Энара и Ретану, тем сильнее становилась его тревога. К ужасу своему, он вдруг понял, что подобное ощущение ему очень хорошо знакомо.

Так бывало всякий раз, когда перед ним оказывался обреченный, отмеченный страшный печатью близкой смерти.