Марина Дяченко - Дикая энергия. Лана

Я трясу головой, вытряхивая чужой ритм. Выхожу вперед — передо мной расступаются. Кладу руки на плечи девочке с косичками и красивому парню, который уже едва держится на ногах. Взглядом велю — приказываю! — Римусу, Мавру, Алексу сделать то же самое. И вот в низком подвале, под белым с потеками потолком выстраивается круг: мы стоим, положив руки друг другу на плечи.

— Играй, Лешка! — приказываю я, и глухонемой музыкант читает слова с моих губ. На мгновение воцаряется тишина…

Я начинаю движение. Завожу круг. Задаю ритм. Лешка подхватывает его почти сразу. Ударяет по барабанам, на мгновение кажется, что у него не две руки, а по меньшей мере восемь.

Я вижу лица танцующих напротив: они расплываются, размазываются, и уже не понять, кто дикий, а кто синтетик. Ритм все ускоряется и ускоряется, я веду его, не щадя тех, кто встал со мной в круг, кто доверился мне. Кто-то спотыкается… Держаться! Если один упадет — всем конец!

Ты не синтетик. Ты — Дикий!

Душа моя, кажется, покидает тело — центробежной силой ее сносит назад, прочь, но замкнутый круг не дает уйти, не пускает. Болят мышцы, связки на коленях готовы разорваться. Я закрываю глаза — но все равно вижу…

Частички материи, несущие энергию. Крупицы. Пылинки. Слипаясь в одно целое, сжимаясь под страшным давлением, рождают новую сущность.

Если ты с нами — ты Дикий!

В черной пустоте без верха и низа возникает пульсирующий комок — он сжимается, сжимается, разогреваясь все сильнее, он — дикая энергия, точка отсчета, центр Вселенной за миг до большого взрыва…

Очень длинный миг.

Я проваливаюсь внутрь себя — в темноту. Я вижу высокие горы и темные провалы. На самой недосягаемой вершине — Солнце запуталось в ветках, горит и не может подняться. Надо помочь ему… освободить…

Освободи! Освободись! Будь свободным и добрым, как Солнце!

Я тянусь изо всех сил. Солнце у меня на ладонях, золотая тарелка, сияющий диск…

Я поймала Солнце?!

Круг распадается. Я отлетаю назад и врезаюсь спиной в большой барабан. На затылке тут же наливается шишка. На секунду наступает тишина, только хрипло дышит Лешка, уронивший палочки на бетонный пол. Хватает ртом воздух и смотрит на меня. У него ясные, счастливые, очень добрые глаза.

Кто-то шарит руками по полу, пытаясь подняться. Кто-то кому-то протягивает руку…

— Мама, — тихонько говорит девочка с косичками. — Я живу! Я…

И начинает плакать и танцевать.

Тишина взрывается. Все смеются, плачут, вопят, поют, бьют в барабаны, танцуют, как бешеные, их ритмы сливаются в один и распадаются снова, перекликаются, сплетаются и сталкиваются, чтобы снова разойтись. Сквозь этот грохот прорывается, тоненько и отрешенно, чей-то голос совсем рядом, девочка не то поет, не то молится:

Из-под каблуков, бьющих в пол, летят искры. В подвале делается жарко; кто-то берет меня за руку трясущейся горячей рукой. Я поворачиваю голову. Это Бан, крот.

— Ты Лана, — говорит он с суеверным ужасом.

Его приятели, такие же кроты, останавливаются рядом, справа и слева.

— Что ты хочешь? — говорит один. — Чем мы можем тебе помочь?

А другой прибавляет:

— Мы можем спрятать тебя в самом глубоком канале. Там тебя не найдут.

— Я не собираюсь прятаться, — отвечаю я и добавляю, спохватившись: — Спасибо. Но мне пока не надо.

Бан молча открывает внешнюю дверь. Через несколько минут веселой толпой входят молодые синтетики, только что получившие свои пакеты, и останавливаются, пораженные невиданной пляской.

— Входите! — кричит от стойки один из барменов. — Хватит на всех! — И бросает кому-то запечатанную колбу с коктейлем.

Римус берет меня за руку и выводит на центр зала.

— Это Лана, — говорит он почти шепотом. Удивительное дело: среди смеха и криков, среди топота многих ног его слова звучат как удар грома.

Все — и те, что танцевали со мной, и те, что только что пришли, — застывают с открытыми ртами и смотрят на меня.

Потом среди вновь прибывших начинаются перешептывания: «Это правда? Не может быть! А я говорила… Не может быть!»

— Я Лана, — говорю я немного сварливо. — Что дальше?

Проходит два дня. Мы с Алексом сидим, свесив ноги, на подоконнике пятьдесят шестого этажа. Туман, стоявший с утра, разошелся, нам отлично видно небо над холмом. Мы ждем начала энергетического шоу.

Алекс бледен, как все обитатели подвалов. Его мускулы по-прежнему бугрятся, вызывающе выступают шрамы на коже, но лицо постаревшее и глаза тоскливые.

— Почему бы вам не вернуться в гнездо? — спрашиваю я. — Ведь полиция…

— Мы и так чудом спаслись, — говорит он глухо. — Полиция хорошо научилась ставить ловушки. Вот, у соседей видишь что…

Смотрим на обгорелый дом по соседству.

— Ты обещал рассказать про кротов.

— Они тоже дикие, — говорит он нехотя. — Но только не летающие. Еще их родители нашли какие-то брошенные подземелья и перебрались туда. У них там подземные реки, турбины работают, худо-бедно есть свет, тепло… А солнца нет. И разогнуться негде. Видишь, какие они все сутулые.

— Тебе не нравится такая жизнь, — говорю я.

— Лана… — Алекс вздыхает. — Я… помнишь, как мы с тобой летали на показуху? — В голосе его горечь.

— Мы еще будем летать, — говорю я твердо. — Мы будем жить под солнцем и так, как сами захотим. Надо собирать синтетиков, тех, что оштрафованы, тех, кто едва дотягивает до энергочаса. Надо собирать их… и они будут жить.

— Скажи, — Алекс колеблется, — они… ты их навсегда… они становятся дикими, да? Ты их переделываешь?

Я качаю головой:

— Я только помогаю им выжить. А потом — они могут, если постараются, найти Дикую Энергию — в себе. Если не побоятся. Если очень захотят… Это трудно, но это возможно. Мы соберем много-много людей… соберем их, вооружим и поведем на Завод. И остановим его.

— Скажи, — Алекс смотрит на низкие тучи, — а если просто перекрыть подачу сырья? Захватить СИНТ… Это тоже тяжело, но возможно. Остановить погрузки. Завод без сырья станет, разве нет?

— Понимаешь, — мой голос внезапно хрипнет, — если он не получит сырья из города, он отправит свои автоматы в поселок трех родов. И будет работать еще долго, убивая горных жителей — всех, до кого сможет дотянуться. И присылать нам… нашим синтетикам… эту энергию.

Я сглатываю. Алекс молчит.

— И потом, — я говорю все тише, — понимаешь… Захватить СИНТ куда труднее, чем Завод. Просто потому, что СИНТ подкупает. Вот он пообещает человеку… или его жене, или детям… хороший гарантированный пакет каждый день. И человек не будет рассуждать, откуда взялся этот пакет. Он возьмет его, потому что подумает: «Не я возьму, так возьмет кто-то другой». И будет на нем жить. И еще… понимаешь… захватить СИНТ — это все равно, что принять участие в дележке. Делить энергию… которую произвели из живых людей. Из горцев, из… — Я чуть было не говорю «из Ярого», но вовремя прикусываю язык. — Пусть ты или я не станем ее делить, но обязательно найдутся такие, которые станут! Ради денег или ради своих любимых людей… Понимаешь? Нам надо остановить Завод! Если не будет Завода, СИНТ развалится сам по себе. Но сначала…