Аманда Хемингуэй - Нефритовый Грааль

— Лесовичок?

Лесной обитатель отшатнулся, укрывшись в тени дерева.

— Пожалуйста, не уходи! Это я, Натан. Лесовичок, прошу тебя…

— Натан? — донесся из-за ствола дуба едва различимый шепот.

— Да, это я. Честное слово…

— Натан… был маленьким. Не больше меня.

— Я вырос, — объяснил Натан. — Я тут ни при чем. Так всегда происходит с людьми. Теперь я подросток.

— Ты ушел. — Лесовик по-прежнему не показывался; лишь голос доносился из гущи листвы.

— Я знаю. Прости меня. Мне твердили, что ты вымышленный, и… я постепенно поверил.

— Твердили? Кто? — Возник кончик длинного носа, за ним сверкнул глаз, потом показалось настороженное ухо.

— Люди. Моя мама. Друзья. Их вины тут нет: они просто не были с тобой знакомы.

— Ты слишком сильно вырос, — с сомнением в голосе произнес Лесовичок. — Ты слишком большой, чтобы с тобой разговаривать.

— Я остался прежним, — переубеждал его Натан. — Взгляни же на меня, Лесовичок!

Тот внимательно изучил мальчика: сначала одним глазом, потом другим.

— Ты Натан, — наконец заключил он, — но ты изменился. Тебя стало… больше . Даже, наверное, чересчур много…

— Иногда мне тоже так кажется, — кивнул Натан. — И все же ты можешь со мной общаться. Честно-честно. Пожалуйста, выходи, Лесовичок! Прошу тебя.

Медленно и неуверенно лесной обитатель показался целиком, стараясь держаться поближе к дереву; из беззаботного друга, каким Лесовичок был Натану в детстве, он превратился в нервное, недоверчивое существо, готовое в любой миг если не кинуться наутек, то раствориться в спасительном лесу.

— А у тебя не осталось конфеток «Смартиз»? Я помню, как ты однажды приносил их — в трубке с крышкой. Они были маленькие и цветные, все разных цветов и очень вкусные.

— Обязательно принесу в следующий раз, — пообещал Натан. — Я скоро приду снова. А что… что делал ты все эти годы?

— Был здесь, — ответил лесовик. — Ждал.

— Меня?

— Я… да. Ты — единственный, кто у меня есть. Ты сам так сказал. Мои родители и мой друг. — Немного помолчав, Лесовичок продолжил: — А что значит «воображаемый»?

— Это значит, что я тебя выдумал. Ты родился в моем сознании. А откуда ты взялся на самом деле, Лесовичок?

— Наверное, из твоего сознания.

Натан вспомнил, как вытащил человека из моря другой вселенной на пляж залива Певенси. Может быть, он просто не помнит, как нашел Лесовичка — тоже во сне, в лесах некоего иного мира? Подобная возможность почему-то причиняла беспокойство, хотя пока Натан не успел разобраться в причинах. Некоторое время двое старых друзей сидели, почти как в прежние времена, наблюдая за ползущим по опавшей листве жуком, и танцующими на стволе дерева солнечными зайчиками, и крохотной пичугой, издающей попискивающие звуки, — Натан никогда бы ее не заметил, если бы Лесовичок не указал ему, где она сидит.

— Постарайся быть осторожным с тем, что кажется… непонятным, — наконец проговорил Натан. — Сейчас происходят странные вещи. Я не могу объяснить как следует, потому что сам их не понимаю. И все же, думаю, тебе стоит быть настороже. Если увидишь — не знаю, что именно, — что-нибудь необычное, потустороннее…

— Потустороннее? — не понял Лесовичок. Ему недоставало словарного запаса.

— Странное, особенное. Неправильное. — Натан на минуту замолчал, ошеломленный внезапно пришедшей мыслью. — А почему ты говоришь на моем языке, Лесовичок? Ведь он тебе не родной?

— Видать, у тебя научился, — ответил лесной житель. — Ведь больше я ни с кем никогда не разговаривал.

На этом Натан распрощался с другом и пошел к Бартелми. В душе поднималась волна ужаса — оттого, что он через собственный сон привел Лесовичка сюда, в свой мир, а потом бросил на произвол судьбы; и вот теперь у Лесовичка нет ни друзей, ни прежнего дома, ни языка. Тяжесть свалившейся ответственности пугала Натана, но еще страшнее были возможные последствия. Он не контролировал собственные сновидения. ( О чем предупреждала Эффи Карлоу? Будь осторожнее со снами. ) Вдруг, если Натан впрямь обладает подобной силой, он так и будет приводить сюда других людей или существ — несчастных изгоев, которым не суждено вернуться домой, пока он не придумает, как с помощью сна отправить их назад? Подобная мысль была столь ужасна, что голова у мальчика пошла кругом. Он заставил себя мыслить рационально и постарался проанализировать, что именно позволило ему во сне перенести тонущего человека из одного мира в другой, если так и произошло на самом деле. Порыв помочь, спасти — огромный волевой порыв. В конце концов, ведь он перенес в свой мир лишь одного человека — не крылоящеров с их наездниками и не человека в белой маске. Быть может, и Лесовичок оказался в Торнхилле в силу подобного импульса — чтобы стать Натану товарищем? Импульса по-детски эгоистичного: желания найти тайного друга. «И я не смогу отправить его назад, — размышлял он, терзаемый раскаянием, — даже если бы у меня и была нужная сила. Я не помню, откуда он». Натан твердо решил, что впредь будет осторожнее со снами, станет подавлять подобные порывы, не позволит чувствам управлять его поступками.

Он хотел рассказать обо всем Бартелми — поделиться с кем-нибудь, но боялся, что к нему отнесутся как к ребенку со слишком богатым воображением, что взрослые с их скептицизмом не оценят всей важности его слов. Эффи Карлоу — другое дело, она так стара и эксцентрична, что он смог пережить ее насмешку, если то впрямь была насмешка. А Бартелми, знающего и мудрого, Натан уважал больше всех на свете, и при одной мысли, что тот ему не поверит, сердце у мальчика сжималось в комок.

И все же необходимость поделиться возобладала бы, застань он Бартелми одного по возвращении в Торнхилл. Однако в гостиной оказалась еще и Ровена Торн — вернее, миссис Ванстоун. Они с Бартелми пили чай и говорили о чем-то серьезном. Миссис Ванстоун была длинной, худой, непритязательного вида дамой шестидесяти с лишним лет; лицо ее, когда-то простенькое, преобразилось благодаря твердости характера и чувству юмора, наложившим на него отпечаток. Большую часть времени она посвящала заседанию во всевозможных комитетах, организации благотворительных мероприятий и верховым прогулкам на лошадях друзей, поскольку собственных держать перестала. В промежутках между этими занятиями миссис Ванстоун отпирала двери своего антикварного магазинчика в Чиэзлдауне. Рассеянно поздоровавшись с Натаном — хотя обычно она не забывала поинтересоваться, как у него дела в школе, — она вернулась к прежнему предмету разговора.

— Происхождение несомненно: у них есть все необходимые документы. Вещь подлинная, я совершенно уверена. Ты знаком с нашими архивами. Тот несносный мелкий прыщ Роуланд продал ее Бирнбауму перед самой войной (он тоже был немцем, по мне — так с отвратительными манерами); а потом отправился на фронт, и его убили — ужасно глупо, ей-богу: пережил Сомму, а за неделю до окончания войны его переехал танк или что-то вроде того. Генри умер от эпидемии гриппа — приблизительно в то время семейная линия пресеклась. Мой отец был тогда еще ребенком, да к тому же приходился им двоюродным братом; в наследство ему достались только долги. Моя прабабка всегда говорила, что, утратив чашу, мы потеряли удачу. Лично я никогда в это особо не верила. Помню, как двоюродная бабка Верити утверждала, что чаша — наше проклятие, бремя зла, которое суждено нести нашей семье. Может быть, все это глупости, почем знать? Главное — чаша принадлежит нам, и если она действительно снова всплыла, я, черт побери, ее верну.