Шон Макмуллен - Прозрачные Драконы

— Меня еще никогда, никогда так не оскорбляли! — бормотал Коссерен, зашнуровывая рубашку. — Не девственница! Я знаю девственниц, я спал с дюжинами, ты не можешь мне рассказать о них ничего нового. Почему, почему ты отдалась обычному рабу?

— Мой господин, пожалуйста, выслушайте! — умоляла Сентерри. — Он был моим спасителем, а не рабом!

— Раб, спаситель, какая разница? Ты первый раз переспала с каким-то безродным выскочкой.

— Он был благородного происхождения!

— Благородного? И какую-то мелкую сошку можно назвать благородным. Где его фамильное имение?

— В Северном Скалтикаре…

— Еще и иностранец! Я ухожу, и уверен: твоему отцу будет очень интересно узнать, что ты солгала о, так сказать, состоянии своей чести.

Коссерен подошел к двери, распахнул ее и захлопнул за собой. Он успел сделать несколько шагов, прежде чем нечто отделилось от теней под сводом и внезапно сбило виконта с ног.

Очнувшись, Коссерен увидел перед собой очень бледное лицо. Глаза существа мерцали голубоватым сиянием, губы приоткрылись в слабой улыбке. Коссерен не был уверен, но предположил, что это, скорее всего, девушка. Он бы с радостью не видел ее улыбки, обнажавшей два острых и крепких верхних клыка. Они казались в три раза длиннее обычных и слегка поблескивали. Несмотря на свое хрупкое телосложение, девушка крепко держала Коссерена за горло одной рукой.

Молодой виконт глянул вниз. До внутреннего двора было не менее сотни футов. Внизу бродили стражники, но никто не смотрел наверх. В воздухе пахло плесенью и гниющим мясом.

— Сентерри расстроена, — вкрадчиво прошептала демоница. — Ты причина. Сентерри мой друг.

— Кто… ты? — выдавил из себя Коссерен.

— Я, я само зло. Сентерри добра ко мне, однажды. Благодарна. Сентерри ты причинил боль.

— Сзэурргринни, — только и мог прохрипеть Коссерен, пока хватка на его горле сжималась, и демон мотал виконта из стороны в сторону.

— Представляешь, насколько сильнее, чем ты — я?

— Гнннг.

— Не уроню тебя. Только страх, напугать. Но…

— Бннгег?

— Но если не вернуться к Сентерри, ползать, извиняться, заниматься любовью, то…

— Геннг?

— Перерезать горло. Сосать кровь. Ты долгое время умираешь. Тело никогда не найдут. Сентерри веселая вдова. Или радостная вдова? Счастливая вдова? Путаюсь в прилагательных.

Прямо за углом стояла Сентерри. На ней не было одежды — лишь волосы частично прикрывали ее тело. Слезы катились градом по лицу. Она хотела подойти к Коссерену и умолять не позорить ее перед отцом. Теперь стало очевидно, что ее странный друг добивался того же самого, действуя более эффективно. Он втащил Коссерена обратно в окно и отпустил. Глухие хрипы, вырывающиеся из горла виконта, долго не давали ему нормально дышать.

— Ты, иди обратно к Сентерри, — угрожающе произнес шелковый шепот со странным акцентом. — Если ты не возвращаешься, я возвращаюсь. Если Сентерри грустная, я возвращаюсь. Если Сентерри злая, я возвращаюсь. Если не ползаешь, я возвращаюсь. Если не занимаешься любовью, я возвращаюсь. Для тебя очень плохо, если я возвращаюсь.

Оглядев музыкантов струнного ансамбля, Мильвариос сдержанно усмехнулся. Несмотря на их красивую одежду, они все-таки умудрялись выглядеть неряшливо. Некоторые, казалось, были уже навеселе. С другой стороны, Мильвариос не полагался на их сознательность, поэтому выбрал музыкантов, способных хорошо играть, даже будучи пьяными. Однажды его организаторский талант поможет ему стать сенешалем в императорском дворце — магистр музыки был в этом уверен.

По какой-то причине Мильвариос засмотрелся на музыканта с лирой. Тот был высоким, с аккуратной черной бородкой, кудрявыми волосами, карими глазами и длинными тонкими пальцами. Вероятно, он бы походил на самого Мильвариоса, если бы последний похудел фунтов на шестьдесят. Музыкант посмотрел вверх и встретился взглядом с магистром. У Милвариоса почему-то засосало под ложечкой.

— Эта ночь — триумф моего господина.

Мильвариос обернулся, чтобы оказаться лицом к лицу с женщиной лет на десять старше его. Другие придворные и иностранные послы не обращали на нее внимания, но у Мильвариоса был свой расчет. Будучи любезным с женщинами из дворцового общества, лишь немного уступавшими ему в положении, он вызывал благосклонность по отношению к себе, и люди говорили о нем хорошо в тех местах, где его самого не было, чтобы сказать о себе что-то хорошее.

— Моя госпожа Аррикин, я счастлив одним вашим присутствием, — сказал Мильвариос, наклоняясь, чтобы поцеловать ее руку.

«Вдова, дочь скоро выходит замуж, тратит кучу денег на свадьбу, желает впечатлить двор, поздний брак принес бы удачу в делах и звание пэра», — промелькнула мысль в голове у Мильвариоса.

— Император, конечно, может позволить себе самое лучшее, — произнесла леди Аррикин, махнув веером в сторону музыкантов.

— Ах, мне кажется, ваша очаровательная дочь собирается выйти замуж в следующем месяце. Постарайтесь не пропустить этот скромный спектакль, вы же знаете, каким может быть наказание за измену.

Леди Аррикин застенчиво улыбнулась:

— Как раз об этом я и хотела с вами поговорить. Сколько бы вам потребовалось, чтобы поставить свою подпись под брачным гимном?

— Моя госпожа! — прошептал Мильвариос, кладя руку на грудь. — Мое перо может использовать только император.

— Почтенный Мильвариос, я уверена, есть некоторые исключения относительно вашего пера, о которых императору лучше не знать, — ответила леди Аррикин, выразительно посмотрев на него.

— Хорошо… возможно, я бы мог, по крайней мере, разделить свое вдохновение с вами… Возможно, через час, когда празднество перейдет на ту стадию, на которой им уже не нужно руководить?

— В ваших покоях, господин Мильвариос?

— Я бы не мог предложить ничего лучше, моя прекрасная госпожа.

Покинув ее, Мильвариос решил взглянуть на музыкантов. Все шло великолепно, только лишь лира была прислонена к стулу, а музыкант пропал.

«С другой стороны, кажется, никто не обращает сейчас особого внимания на музыку, так что не стоит беспокоиться, — подумал Мильвариос. — Мой триумф совершенен».

С музыкой все было в порядке, но вообще на свадьбе время о времени происходили какие-то мелкие неприятности. Акробат, выпрыгнувший из свадебного торта, испеченного в виде императорского дворца, оступился, хотя и не упал. В течение церемонии жених путал слова и несколько раз отвечал за невесту. Одна из лошадей почетного караула опорожнила свой кишечник прямо во время парада, растянувшегося на пятьдесят ярдов по внутреннему двору, начиная от дворцового храма и заканчивая у портика собраний. «И лишь моя музыка безупречна», — вновь и вновь думал Мильвариос. Конечно, император был удовлетворен и обещал сделать его Герольдом Декларации. А сейчас у Мильвариоса появилась и та, что согреет его постель в оставшуюся часть ночи. Хотя она была немного старовата, как некоторым могло показаться, на ее коже не наблюдалось морщин, и, как говорили, леди Аррикин придерживалась диеты и даже делала упражнения для поддержания своего очарования.