Холли Лайл - Испытание пламенем

Самое обыкновенное зеркало.

Но даже сейчас, в темноте, не видя лица своего отражения, Лорин чувствовала, как за этим тонким стеклом с серебряной амальгамой продолжает бушевать шторм, привлекая ее и взывая к ее душе. Непогода всегда притягивала Лорин. Еще ребенком она выходила на крыльцо и смотрела, как мечется ветер в вершинах деревьев, радостно подставляла голые ноги дождевым струям, с наслаждением ощущала близость могучей стихии, слушала, как гремят водяные потоки на железной крыше, как грохочет над головой гром. Если молния била достаточно близко, она испытывала восторг, чувствуя, как содрогается от удара земля. Девочка жадно вбирала в легкие наэлектризованный воздух, порой настолько влажный, что в нем можно было захлебнуться. Но был он так чист, так свеж, пронизан такой живительной силой, что она представить себе не могла, чем станет дышать, когда стихия уймется. А потом ее бедная мать, которая всегда страшно боялась грозы, обнаруживала дочь во дворе, с криками выскакивала на крыльцо и силком тащила ее в дом, прочь от дикой красоты мира, танцующего у самой грани хаоса.

Там, в зеркале, гроза по-прежнему ждала Лорин.

Что за странный самообман?!

Лорин протянула руку к зеркалу и услышала, как что-то дрогнуло, когда пальцы почти коснулись стекла. Она замерла, не смея вдохнуть. Снова дождь стучал по ногам, в глаза летела водяная пыль, порывы ветра обдавали лицо потоками брызг, воздух наполнялся запахом озона и пыли, и мокрой зелени, и влажной земли.

Моя буря. Моя.

Ее ладонь замерла в миллиметре от зеркала, вибрация усилилась, и вдруг она поняла, вернее, осознала, что зеркала она боялась не зря. В детстве у нее было богатое воображение, но от беспричинных страхов Лорин не страдала. Она никогда не зажигала ночник, не просила мать проверить, не прячется ли под кроватью страшилище. Всегда прекрасно себя чувствовала в закрытых помещениях, не боялась высоты, в воде плавала, как рыба, не больше других беспокоилась, когда предстояло впервые пойти в школу, да и с этими страхами моментально справилась, как только ей довелось дать сдачи юному задире, решившему, что она будет легкой добычей. В начальной школе у нее была репутация сорванца, хорошенького сорванца, но из тех, чьи косички лучше оставить в покое. Тем не менее все свое детство она заходила в дом через заднюю дверь и предпочитала подниматься по боковой лестнице, лишь бы только не приближаться к зеркалу.

«Я ведь была неглупым ребенком», — подумала Лорин.

Она вглядывалась в темноту зеркала и вновь заметила мгновенную, очень слабую вспышку зеленоватого света. На сей раз никакой волны воспоминаний. Ни Брайана, ни голосов, ни женщины с маками. Но огонек мерцал совсем далеко, в самой глубине зеркала, и ладонь потянулась к стеклу, все ближе, ближе. Ее влекла неведомая сила, неописуемая, призрачная жажда того, что помнило тело, но отказывался признать разум. Что-то связанное с зеркалом.

Лорин прижала ладонь к стеклу, дребезжание стало еще сильнее, зеленые вспышки засверкали чаще, ближе. В темноте Зазеркалья стали возникать контуры: горизонт, деревья, одинокий дом, заколоченный и покинутый. Странно округлый, слишком высокий, слишком узкий, но Лорин откуда-то знала, что это правильно, что так и должно быть. Поверхность зеркала оказалась теплой на ощупь, теплой, как что-то живое, как пригревшийся на солнышке кот. Но какая-то часть мозга, все еще остававшаяся здесь и сейчас, понимала, что это неправильно, что стекло должно быть холодным. В холле было нетоплено, босые ноги стыли на деревянном полу, нос покраснел от холода. Стекло должно быть холодным как лед. Другая часть ее разума диктовала: «Вот сейчас следует испугаться». Но она не боялась, и сознание того, что надо бояться, а она не боится, пугало сильнее, чем происходящие с зеркалом перемены, потому что какая-то часть ее души знала о зеркале все.

Зеленый свет добрался наконец до ладони, нежно коснулся ее, растекся между пальцами, потом заструился по всему зеркалу. Поверхность его мягко, призрачно засветилась. Лорин смотрела в огонь и сквозь огонь и по другую сторону ясно, словно белым днем, видела могучий лес, засыпанный глубоким снегом, голые, переплетенные в кружево ветки, заросшую подлеском поляну с маленьким одиноким домиком. А вокруг ни единого человеческого следа. Значит, жилье давно заброшено. И вот она уже видит внутренность дома, пыльные доски полов, затянутый паутиной потолок, закрытые ставнями окна, через которые все же проникает немного света, и вот уже виден большой круглый стол и вдруг — нет, невозможно! — Лорин вспоминает, как сидела под этим столом с карандашом и писала на нижней поверхности свое имя, радуясь, что мать ничего не видит.

Моя буря. Моя.

Ее рука скользнула внутрь зеркала по самый локоть. Лорин чувствовала, как манит, притягивает ее Зазеркалье. Только один шаг — и все. Она ведь уже бывала там, давно, много лет назад. Бывала, а потом почему-то забыла. Сейчас она вернулась, почти вернулась. Этот мир принадлежал ей, принадлежал по рождению, его магия тоже принадлежала ей, потом ее кто-то украл, а сейчас возвращает — только протяни руку. Нужно сделать всего один шаг, один шаг — и все вернется!

Но Лорин нашла там еще кое-что. Она чувствовала, как ее охватывает рука Брайана, как переплетаются их пальцы. Словно они снова бредут, взявшись за руки, по лесам Северной Каролины… Лорин чувствует его, чувствует тепло Брайана, его силу, свое спокойствие оттого, что он здесь, рядом. Чувствует так ясно, как будто он жив и находится в этой комнате. Она не видит Брайана, но ощущает: он тут.

Если она сделает этот шаг, найдет ли там Брайана? Неужели он жив и здоров и просто ждет ее по другую сторону магии?

В этот момент она почти ступила за грань. Она спустилась бы и в ад — лишь бы найти Брайана, а уж через зеркало прошла бы не размышляя. Но в этот миг Лорин вдруг вспомнила другую часть своего кошмарного сна, ту часть, где она потеряла Джейка. Ее тело застыло, и зеркало потеряло значительную долю притягательной силы.

Может, она и найдет по ту сторону Брайана, а может, и нет. И скорее всего нет. Почти наверняка нет, что бы ей ни казалось. И не знает она, где находится этот домик. Не знает, как вернуться в Кэт-Крик, когда окажется в Зазеркалье, но она понимает, где бы ни находился тот, другой, дом, он — не в Кэт-Крике. Она не может оставить спящего наверху Джейка одного и уйти в этот незнакомый дом в чужом лесу.

Правая рука ее уже просунулась сквозь содрогающееся стекло, тело ныло и взывало: иди, иди — но Лорин остановилась. Совсем как в девятнадцать лет, когда сидишь на заднем сиденье «шевроле нова», уже почти раздетая, но вдруг говоришь: «Нет, подожди!» Сейчас, в воспоминаниях, та история в автомобиле кажется куда приятнее, чем была. Что ж, для того и взрослеем.