Наталья Резанова - Журнал «Если» 2010 № 3

— Имя свое не скажешь… — утверждающе произнес старик.

— Не скажу.

— А мне скрывать нечего, — улыбнулся старик. — Я — Растон. Слыхал о таком?

От неожиданности я поперхнулся горячей сытой. Еще бы не слыхать! Растон был великим магом в ту пору, когда я еще не родился. А когда я первые шишки набивал, обучаясь в подручных у чернокнижника Марла, о Растоне уже тысячу лет как никто не слыхивал. Убежища его не нашли, но и смерти его никто не видел. Такое среди магов не редкость, поэтому собратья решили, что старик мирно окочурился в своей норе. Когда-нибудь убежище найдут, и удачливый кладоискатель будет долго ковыряться в истлевших сокровищах, выискивая артефакты, не подвластные времени, и стараясь вернуть к жизни то, что обветшало. Сам я нарочитым кладоискателем не был, но пару раз ухоронки умерших волшебников находил.

А Растон, которого все в мыслях давно похоронили, значит, жив и благоденствует на острове Медовом — самом запретном для мага месте.

— Вижу, что слыхал, — подытожил мое молчание Растон. — Значит, еще помнят меня. Не ожидал…

— Молодые уже не помнят. Да и я ничего толком не знаю.

— Чего там знать? Жил — бузил, перебесился да на покой удалился. Тут места… сам понимаешь какие. Сюда молот Тора не пронесешь, и дракону сюда дороги нет. Великая сила учит великому смирению. На самом деле тут многое можно… но не нужно. Впрочем, жив будешь, сам поймешь. А не поймешь — размечет тебя, как не было. Ты ведь Ось Мира навестить собрался?

Я молча кивнул. Скрываться и лгать не имело смысла. Зачем еще волшебник может явиться на остров Медовый?

— Вот завтра сходишь да осмотришь. Тут недалеко. А как вернешься — расскажешь, чем дело обернулось.

Что же это творится на белом свете? Чтобы великий маг, пусть даже бывший, спокойно смотрел, как соперник (а все маги — соперники!) собирается учудить такое? Он же не знает, что у меня на уме, ему известно лишь, что я прорывался сюда с боем и потерял все. Таким, как я, мира не жалко. Сам сгорю, но весь свет спалю. И вторым после меня сгорит старик Растон. Или ему уже все надоело, как надоело жить богатырю Скорну, и хочется лишь поглазеть на конец света? В таком случае, его ждет разочарование. В ближайшие дни конца света не произойдет.

Так и беседовали целый вечер, вроде бы ничего не скрывая, но и ничего не договаривая до конца. Привычная беседа магов, встретившихся на нейтральной территории. Палтус был зажарен на славу, сладкая сыта баюкала чувства и навевала сон. Я был готов, что на ночь меня выставят наружу, под промерзший небосклон, но Растон оставил меня ночевать. За комнатой с очагом у него оказался ход, ведущий в глубь горы, и там через пару шагов нашлась комнатушка с еще одним топчаном и жаровней, полной горячих углей. Далее ход был перекрыт холщовой занавеской, в которой без труда угадывался простенький сторожевой амулет, так что я не стал любопытствовать, что там у деда припасено. И без того мне показано слишком многое.

Спал я прекрасно. Настоящая еда, настоящее тепло и настоящая беседа, в которой Растон выказал твердую уверенность: завтра я до Оси Мира дойду. Все это навевало чувство безопасности. Разумеется, прежде чем улечься, я задействовал и охранную паутинку, и бусики-рассыпушки, но это больше для очистки совести и чтобы не вводить хозяина в искушение. Перебеситься-то он перебесился, а береженому все одно спится спокойнее.

Ночью никто ко мне в каморку не проползал, а утром Растон, накормив меня вчерашней палтусятиной и напоив горячим медом, проводил к выходу.

— Дорогу найдешь, — сказал он на прощание, — а вечером, если жив будешь, заходи. Расскажешь, что там и как.

Помолчал и добавил:

— Там много останков нашего брата разметано. Так что ты смотри, надо ли тебе это…

Я молча поклонился и пошел, не оборачиваясь и не ожидая удара в спину.

С воздуха остров Медовый не просматривается, недоступен он и дальнему зрению, так что я шел, не особо зная, куда приведут меня ноги. Ось Мира — оно, конечно, красиво сказано, а вот какова эта ось в натуре? У тележного колеса — тоже ось, но выглядит, думается, иначе. Впрочем, встречу — не обознаюсь. И без того магический мир кругом полыхает ярче, чем во время битвы на Медовом Носу. Спасала только многолетняя привычка скрывать колдовские умения. Это на истельнском троне можно восседать, сияя, как праздничная люстра, прочие волшебники силу свою стараются прятать, представляясь обычными людьми. Так и тут: идешь, вот и иди себе. А дуриком переть, исполнившись могущества, — это себя не любить. Все твое могущество, по сравнению со здешней силой, гроша ломаного не стоит. Поэтому шагай и надейся, что Ось Мира сама себя обозначит.

Так оно и случилось. В относительно ровной поверхности ледяного плато открылась впадина: не трещина, не разлом, какие часто встречаются среди льдов, а что-то вроде воронки, словно бы проплавленной, настолько гладкими были ее стенки. Туда ступишь и съедешь вниз, прямиком в то, что поджидает тебя, подобно муравьиному льву на дне песчаной ямы. А вздумаешь спускаться, используя магические приемчики, даже самые ничтожные, немедля возмутишь истечение природной магии, такое же ровное, что и стены воронки. Всего-то дюжина шагов, а рукой не достать. Стой на краю, думай последний раз, зачем пришел.

Никаких особых останков неудачников, явившихся сюда прежде меня, человеческим взглядом заметить не удавалось. Да и вряд ли их было слишком много — колдунов, осмелившихся подняться на верхушку земного круга. Полагаю, лукавил Растон, предостерегая меня от опрометчивых шагов.

Тем не менее спускаться надо, иначе зачем шел?

Из простых, немагических вещей были у меня с собой моток веревки и топорик-ледоруб. Крючьев, которыми можно было бы закрепить веревку, не оказалось. Да и не знал я, станут ли крючья держаться во льду. Бродить по горам мне доводилось, но в те времена я мог не ползти по скалам, а попросту взлететь на любую вершину, перепрыгнуть всякую скалу.

Конец веревки, добрую сажень, я вморозил в лед. Разложил часть мотка по поверхности и долго поливал водой из своей нескончаемой фляги. Потом ждал, пока вода замерзнет, и поливал снова. Хотел туда же вложить нетающую ледышку, но раздумал. Вряд ли с ее помощью вода станет застывать быстрее, чем на трескучем полярном морозе, а чем меньше используешь здесь зачарованных вещиц, тем надежнее получится.

Дождавшись, пока веревка вмерзнет поосновательнее, спустил другой ее конец на дно воронки и осторожно сполз вниз.

Вот и добрались. Магические органы чувств безнадежно ослепли и оглохли, а человеческим глазом тут различать нечего. Остается верить, что добрался, куда нужно.

По поводу Оси Мира высказано немало мнений и остроумных догадок. Собраны они в одной из глав «Основного свода», главного труда по теоретической магии. Этих догадок и предположений так много, что некоторые остроумцы называют свод Осьновным. Книга эта имеется у всех, кто сумел освоить азы грамотности. В ней нет заклинаний, рецептов и магических приемов, ее не наполняет чужая сила, напротив, силу следует тратить, чтобы читать эту книгу. Она имеет вид толстенького тома в кожаном переплете, или чудовищного фолианта, размером с полстола, или карманной книжицы, украшенной сафьяном и самоцветными каменьями, — все эти изыски зависят от характера владельца. Мне случалось видеть папирусные свитки, упрятанные в медной цисте, связки дощечек ронго, веера из пальмовых листьев и вообще, что угодно, на чем люди приспособились писать за последние десять тысяч лет.